Последние отзывы

  81  

Ивченко не слушал старшего товарища, он занимался тем, что старательно изображал, будто смотрит в одну сторону, на самом деле косил глаза в другую. Тороков заметил странное поведение, проследил за его взглядом, но не смог определить, кто заинтересовал парня. Красивых девушек в поле зрения вроде не было, он подался корпусом к юноше и с усмешкой слегка толкнул его:

– Аллё-о! О чем задумался, детина?

– Пейте себе, – почти не разжимая рта, произнес Ивченко, не поменяв позы и не взглянув на Торокова.

Поведение парня показалось Торокову очень нетипичным, а Ивченко к странноватым людям не относился, ну, резок бывает, темперамент показывает по молодости, но в ступор не впадает.

– Что случилось? – насторожился он.

Молодой человек изменил позу, оказавшись ближе к Торокову и, положив локти на стол, загадочно улыбнулся:

– Я узнал его. Только – чшш, не вертите головой, никого не ищите, я буду говорить, а вы так… невзначай поглядывайте, ладно? Мужика видите у последнего окна? Он один там сидит, на столе бутылка импортного пива, ест.

– Ну, вижу…

– Это слепой.

– Какой слепой? Слепых здесь нет.

– Недалеко от дома Бабаковой на скамейке сидел слепой… Вспомнили? Так вот, слепой и этот мужик – один и тот же…

Чем ближе подходили к отелю, тем сильней у Серафимы толкался внутри страх, словно ребенок в утробе матери. Никита внешне был абсолютно спокоен, это хорошо, но может, он кое-что не учел?

– Опасно идти в ресторан, – сказала она. – Нас там знают, весь отель гудит по нашему поводу, думаю, аресты здесь нечасто случаются, есть, что обсудить.

– Наверняка нечасто. А я не сниму очки и платок. Потом, Сима, войду через другой ход на кухню, там спрошу, как мне найти массовика-затейника, повара меня не видели.

– Не знаю, не знаю… – Не привыкшая к приключениям, она нервничала, стараясь не показывать этого Никите. – А вдруг отель наводнила милиция?

Он приостановился, рассмеявшись и положив руку ей на плечо, пришлось плохой ученице напомнить урок:

– Сима, ты забыла стереотип мышления большинства. Куда мы с тобой не сунемся? Разумеется, в отель. Так все будут думать, включая милицию.

– Выходит, один ты умный, а остальные серые посредственности?

– Ошибаешься. Умный я не один, но нас до обидного мало.

– Уф, кто из нас «скромный»? А официанты? Они тебя знают.

– Буду действовать по обстоятельствам. Все, тема исчерпана, идем. Лучше спроси меня о…

Вообще-то сейчас желательно думать о массовике-затейнике, сделать заготовки из фраз, которыми убедит его признаться, ведь неизвестно, что у него за характер. Деньги Никита, конечно, кинет ему, сейчас только они являются надежным средством добычи информации, а если не поможет? Мало ли…

– О чем же я должна тебя спросить? – взяла его под руку Сима.

– О Германе. Его имя зовет меня на подвиги.

– А можно об Анюте? Она же имеет свободный доступ в кабинет шефа?

– Отнюдь нет. Герман лично открывает и закрывает кабинет. В течение дня он, конечно, открыт, но Анюта побоится зайти без него, Герман носится туда-сюда как метеор. Не списывай со счетов работу, она ею дорожит, потому что столько секретаршам нигде не платят, хотя… ничему не удивлюсь.

– А Олеся? Выкладывай, что она за штучка.

Вдали он уже видел отель, про себя радовался, что Сима отвлеклась, а то ее паника и ему передавалась. Но перед последним броском следовало собраться, Никита остановился, решив выкурить сигарету, поставил кейс между ног, после этого быстро выпалил:

– Темная личность. Я, наверное, последним узнал о ее романе с Германом, очень удивился. Работает в банке, любит себя, хочет женить на себе хоть кого-нибудь. Но «кто-нибудь» в ее интерпретации – это: талантливый, состоятельный, умный, с положением, внешне не обделен богом.

– У Олеси есть причина мстить тебе?

– Ее чары не воздействовали на меня, так это же не причина.

– А она могла в кабинете Германа отправлять письма?

– Не знаю. Теперь я ни за кого не поручусь.

Он сделал несколько затяжек подряд, отбросил сигарету и, выдохнув дым, готовился дать ей указания, но Серафима изначально пресекла попытку оставить ее на улице одну:

– Ко мне обязательно пристанут, я пойду с тобой.

– Кругом никого нет.

– Появятся. Как только ты уйдешь, пристанут. Вспомни, так не раз уже было.

– Хорошо. Но внутрь ты не войдешь, подождешь у двери в кухню.

Тороков помнил слепого исключительно в общих чертах, вернее, в ореоле тумана, когда исчезают и крупные приметы, притом на зрительную память не жаловался никогда. Утверждение Ивченко, будто он узнал в мужчине того самого слепого, – перебор.

  81