Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
89 
Легат молчал. Ему было сорок, и он давно уже понял, как полезно иногда помолчать, держать язык за зубами и не забегать вперед.
– Что же ты молчишь, Марк? Я же тебя спрашиваю: разве в Кампанье высадился Ганнибал?
– Нет, – сказал легат, полный мрачной решимости вовсе промолчать или выложить всю правду.
Сципион продолжал:
– Может, наступают персы, подобно тому как в давно прошедшие времена наступали они на Афины? Ответствуй мне: Ганнибал ли появился, или Ксеркс, или еще кто-нибудь? Какой-нибудь галл, скажем? Я спрашиваю: что же случилось?!
– Я скажу… – Марк набрал побольше воздуха в легкие, но опять промолчал.
Сципион торопил его и наконец вынудил к ответу.
– О Сципион, этот Сулла хуже Ганнибала и Ксеркса, вместе взятых!
– Как?! – Сципион не верил своим ушам.
– Да, да! Не удивляйся!
– Может, ты все-таки пояснишь мне, Марк?
– Ганнибал и Ксеркс были людьми. А этот, Сулла, – нет!
Сципион развел руками. Слова нейдут у него из уст. Просто поразительно, думает он, до чего же доводит людей злоба?!..
– Я не верю ему ни на столько, – говорит легат.
– Вы все посходили с ума.
– Я не верю ему…
– То же самое говорит Норбан. Марий готов съесть этого Суллу живьем. А сенат за то, чтобы казнить его самой жестокой казнью. Кажется, один я все еще сохраняю здравый рассудок. Но и я скоро сойду с ума.
– Ты не сойдешь, – успокоил его легат.
– Почему?
– Потому, что хорошая баня излечит тебя от любого недуга.
– Это правда, Марк!
– А если в бане окажется… Ну, вдруг окажется этакая пташечка?..
Лицо у Сципиона просияло.
– Которая прочтет наизусть несколько страниц Фукидида…
– Такая умная пташечка?
– Да плюс к Фукидиду и Эсхила? Или Аристотеля?
Сципион с притворной миной, изображающей глубокое страдание, схватился за голову:
– Не томи, Марк! Что это за пташечка?
– О двух ножках, Сципион. О двух грудях. О двух губах. С одним чудо-животом.
– И это все в бальнеуме? – невероятно нежно спросил Сципион.
Распалив его воображение, Марк хитро подмигнул:
– Разумеется. И ты – представляешь себе? – входишь… Один. Нагишом. И она нагая.
– Довольно, разбойник! – взмолился Сципион. – Я дольше не вынесу. Я – сдаюсь!
Марк ухмыльнулся:
– Вот такой бальнеум тебя излечит от любой болезни.
Сципион грохнулся на скамью. Отдышался. Сказал:
– Это правда, Марк… Я, наверное, излечусь, следуя твоему рецепту. Я бы желал, чтобы и вы излечились. Этим или каким-либо другим способом. Что скажешь, Марк?
– Все то же: не верь Сулле!
– Упрямец! – Сципион погрозил легату кулаком. – Но я люблю тебя за откровенность. Условимся так: сообщи Норбану, что Сулла просит перемирия и переговоров. И не теряй времени – поторопись! А я и впрямь последую твоему совету – пойду в бальнеум… Где, к сожалению, нет пташечки…
– Твой приказ, о Сципион, будет исполнен в точности. – И легат повернулся на каблуках и вышел из палатки.
Сципион остался один. Походил взад и вперед, заложив руки за спину. Насвистывая модную песенку.
«Сколько в них злобы, – думал он. – И силы. Ибо злоба без силы не столь опасна. Силы у них хватит на то, чтобы сжечь в пламени злобы весь мир. Верно, хорош гусь этот Сулла, однако же не Ганнибал! Это понимать надо! Боги лишили их разума… В этих условиях ухо надо держать востро…»
Он позвал ординарца, стоявшего у входа.
– Вот что, – сказал Сципион, – поезжай в Вольтурн. Передашь Сулле, что жду его завтра после полудня на берегу моря. На полпути между Суэссой и Вольтурном. Возле харчевни…
6
Сулла поразился: на расстоянии одной мили от себя обнаружил лагерь Сципиона. Не веря своим глазам и принимая все это за чистейший мираж пустыни, спросил Фронтана, что тот видит перед собой.
– Лагерь, – сказал он.
– А еще?
– Полководца на коне.
– Кто это?
– Не разгляжу.
– Не трудись, не напрягай зрения: это – Сципион.
Фронтан от удивления чуть было не упал с коня: вот это прыть, вот это военное искусство – за ночь скрытно переместить свой лагерь на двенадцать миль и обосноваться под боком у Суллы! Скорее похоже на волшебство…
– Он мог бы запросто прихлопнуть нас… – мрачно изрек Сулла. – Как мышей в мышеловке…
– Вполне.
– Кто бы оказался виноватым, Фронтан?
– Все мы. И я – в первую очередь.
Сулла пришпорил коня и помчался по краю песчаного берега. За ним понеслись Фронтан с двумястами всадников. С серебряным знаменем. В прекрасном вооружении (преторианская гвардия Суллы – предмет его особой гордости и особых забот.)
89 
