Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
33 
Убрались. Запрокинув голову на спинку кресла и опустив веки, герцогиня некоторое время находилась в покое, затем как ни в чем не бывало подбросила дров в топку камина. Вернулся де ла Гра:
– Она успокоилась, с ней нянька.
– Зачем вы вмешались, Оливье? – шевеля в топке раскаленные угли, спросила герцогиня. – Я собиралась выставить наглую особу с ее кавалером.
– Это было бы неразумно, мадам, – ответил он. – Раз графиня вошла в ваш дом, ее нельзя было выгонять. Представьте последствия: мигом разнесутся сплетни, к вам будет привлечено внимание…
– Вы правы, – нехотя согласилась женщина в черном. – Черт бы побрал этих беспардонных людишек, сующих свои любопытные носы в чужую жизнь. Когда мы поселились здесь, вокруг было пусто, теперь настроили усадеб и деревень. А слухи про оборотней? Кто-то убивает, а трупы находят невдалеке от нашей усадьбы…
– Неприятнейшие события, – согласился де ла Гра. – Недавно выловили из озера деревенскую девицу, ее умертвили тем же способом. Говорят, графы Уваровы нашли ее.
– Откуда вам известно?
– Я езжу в город, мадам. Там слухи невероятные!
– Сдается мне, кто-то нарочно направляет любопытных на нас. Что вы думаете по этому поводу?
– Я в затруднении, мадам, не знаю, что вам ответить. Мне, признаться, такое положение не нравится.
Какое-то время тишину нарушал лишь треск горящих дров. Выстреливающие искры вылетали из камина, парили мгновение в воздухе и гасли.
– Надо распорядиться, чтоб почистили трубу, – произнесла герцогиня, глядя на них, и вдруг с тяжестью в голосе призналась: – Она права, я ненавижу ее. Ненавижу, когда она поет по ночам, будто ей все нипочем. У меня от ее пения мигрень развивается. Я много лет нахожусь в окружении кретинов и истерички, а мне никто слова доброго не скажет. Но что же делать, Оливье? В жизни мне осталось одно – смирение. Я смиряюсь, потому что не смирилась. И я прощаю, потому что без прощения невозможно смиряться.
– Она молода, оттого несдержанна, – вступился профессор за Шарлотту. – Вы должны ее понимать.
– Я всем должна, – с горечью произнесла герцогиня. – А у меня должников нет, хотя должны быть. Но их почему-то нет. Думаете, легко так жить?
– У сильного, мадам, должников не бывает.
– Не несите чепухи. Мое тщеславие не удовлетворит лесть, потому что у меня нет и тщеславия. Оно мне здесь не нужно.
– Мадам, вы позволите дать вам совет?
– Давайте. Хоть какое-то развлечение – послушать советы.
– Разрешите Шарлотте поехать в Озеркино.
– Еще один сумасшедший, – проворчала герцогиня, у которой уже не было сил сердиться. – У вас, Оливье, потеряно всякое соображение.
– Напротив, ваша светлость, мое соображение подсказывает, что это будет разумным шагом. Шарлотта дала согласие приехать, и как будет она выглядеть, и вы в том числе, если не сдержит слова? Ведь действительно, мадам, почему вы живете закрыто? Господа попытаются дать объяснение, что вызовет ненужный интерес к вашему дому. Лучший способ затеряться – быть на виду, то есть хотя бы изредка показываться. Не желаете ехать сами, отпустите Шарлотту вместе со мной, вашим братом и племянником.
– Эти два болвана обязательно скажут какую-нибудь глупость, – возразила герцогиня.
– Дайте им соответствующие указания, они не посмеют ослушаться. Да и Шарлотта, ваша светлость, настроена весьма решительно…
– Мне плевать, на что она там настроена, – отмахнулась она.
– Но ее состояние может спровоцировать…
– Хорошо, хорошо, я подумаю. Но ничего не обещаю.
Оставшись одна, она долго-долго смотрела на пламя. У нее нет дел, ей некуда торопиться, почти отсутствовали и чувства. Было только одно – время, много времени, чтобы думать. Оно протекало медленно и никогда не наполнялось ожиданием, что однажды все переменится к лучшему. Герцогиня Лейхтенбергская, волею судьбы заброшенная в глушь России, не выбирала. А время выбрало ее, согнуло, но не раздавило. Пока не раздавило. Время отняло у нее все, взамен познакомило с леденящей пустотой, не оставив главного – смысла, а значит, и надежды. Все кончено – это она узнала давно, так давно, что позабыла когда. Нет ничего страшнее бесконечного и бессмысленного времени, оно хуже смерти.
Настала ночь, тихая и темная.
– Тише, подполковник, вы так топаете… – шикнула Марго.
– Я стараюсь…
– Молчите уж, а то услышит.
Сначала подглядывали за Уваровым из окна. Когда Мишель прыгнул в лодку, Марго потребовала немедленно выйти на террасу. Не представляя, что еще взбрело в прелестную головку графини, Суров крался за ней, а молодая женщина уже пряталась за колонной, поддерживающей балкон. Лодка Уварова, едва освещаемая фонарем, стремительно удалялась.
33 
