Последние отзывы

  38  

– Обождать, – ответил Марвет и все еще погруженный в свои мысли стал опоясываться ремнем. – Скажи им, чтоб другой способ греться нашли. Нечего кулачищами ворота оббивать. Выйду я щас, вот только меч нацеплю и выйду.

Чему-то радующийся Кирвил поспешил удалиться. Самое удивительное, что по пути из казармы к воротам он ничего не уронил и ни разу не свалился в лужу, что случалось с ним довольно редко. Десятник, как ребенок, радовался жизни, поскольку не получил вполне заслуженных тумаков, а вот сотнику было не до забав. Марвет просчитывал варианты, пытался угадать причину неожиданного визита незнакомцев, а внутренний голос находил сотню причин обождать до утра и не идти к воротам. Ветеран чувствовал опасность, но не мог, просто не мог просчитать, в чем она состоит, и кому он настолько задолжал в жизни, что благородные господа, невзирая на позднюю ночь и непогоду, отправились в путь.

Марвет, естественно, знал, что Кирвил не только сказочно неуклюж, но и откровенный дурак, однако наивно предполагал, что у каждой глупости, пусть даже врожденной, есть разумный предел. Увиденное сотником за воротами через маленькое смотровое окошечко опровергло эту неопровержимую истину или по крайней мере далеко отодвинуло границы невозможного. Похоже, когда-то четверо крепко сложенных парней, топтавшихся возле трех довольно сносных карет, действительно были дворянами, вполне вероятно, что оставались ими и сейчас, но уж точно только на бумаге. Теперь же их ремеслом были разбой и опасный труд наемных убийц. Достаточно было Марвету лишь бросить беглый взгляд на трясущиеся от холода фигуры, как в памяти всплыли воспоминания из давней военной поры.

Его отряд попал в окружение, но прорвал блокаду вражеских войск и вышел в тыл, как оказалось, уже давно неприятельский. Три долгих недели недобитым остаткам когда-то довольно боеспособного и дисциплинированного подразделения пришлось скитаться по пустынным дорогам и чащам, с трудом собирая отсыревший хворост для костра, мародерствуя от голода и скрываясь по оврагам да буреломам от случайно встречаемых конных разъездов. Трудные были дни, голодные и совсем не веселые. В каждой деревне их ждал «радушный» прием таких же оголодавших жителей, использующих вилы не только для ворошения сена. Когда не удавалось пограбить, приходилось торговать, с болью в сердцах меняя остатки вооружения на крохотные ломти черствого хлеба.

Парни за воротами походили на него в те далекие дни, такие же оборванные, продрогшие и усталые. По счастливой случайности им удалось угнать три кареты, и голод погнал их к ближайшему городу, чтобы за гроши и с риском для жизни сбыть краденый товар. Пустой желудок, дождь и холод притупили страх быть пойманными. Хоть путники были и при вполне хорошем оружии, но их протертые до дыр плащи и рваные шляпы, надвинутые на самые брови, не оставляли сомнений, что одежонка была с чужого плеча, изрядно поношенной и давно не снимаемой. Лиц чужаков Марвет не увидел, поскольку лбы закрывали шляпы, а поистрепавшиеся шарфы были туго намотаны до самых глаз; злых глаз, смотревших на мир с отрешенной жестокостью и безразличием.

Странники не сидели по каретам, спасаясь от холода и проливного дождя, одно только это уже казалось подозрительным. Они стояли вместе, плотно прижавшись друг к другу и о чем-то шептались, точнее, говорил только один, остальные внимательно слушали и едва заметно кивали. «Указания, подлец, выдает, на случай если мы их схватить попытаемся, – подумал Марвет, пытавшийся придумать, как задержать бродяг, но при этом не рисковать и не открывать перед ними ворота. Никто не знал, сколько еще таких же голодранцев притаилось возле стены и в городском рве: возможно, никого, а может, и пара десятков. – Ребята, видать, тертые, оружие у них хоть куда, да и сами не первый день глотки купцам режут. От таких жди беды. Нет, пускай эту шваль стражники из города ловят или герцогские прихвостни, мне все равно кто, но только не я, не открою ворота!»

Предводитель бродяг каким-то странным образом почувствовал обращенный на него взгляд. Он поднял голову и, жестом приказав товарищам разойтись, стал неотрывно смотреть на узкую щель смотрового окошка, потом пошел, пошел вперед быстро и уверенно, четко поставленным шагом солдата. Марвет испугался, испугался неизвестно чего, испугался по-детски искренне, как боится розог школяр, застигнутый за списыванием. Рука сотника сама потянулась к рукоятке и задвинула ржавую, раздражающе скрипящую при движении в пазах задвижку. Ноги сами развернули тело хозяина и хотели унести его как можно дальше от этого места, но было поздно: за спиной раздался стук, а всего через миг вслед за ним из-за ворот прозвучал мелодичный мужской голос:

  38