очень нудно 
39 
Когда его взгляд остановился на фигуре, лежащей на кровати, он решил, что они попали не в ту комнату. Могла ли исхудалая, старая женщина с седыми волосами быть Арлин, которая отравила ему юность? Он стоял ошарашенный, а Рейчел подошла к кровати и тихо позвала:
– Мама?!
Женщина с трудом повернула к ней голову.
– Рейчел... моя дорогая. – Голос Арлин звучал еле слышно, но было ясно, что она рада.
Затем ее взгляд переместился на Вито, и произошло совершенно невероятное: худое лицо преобразилось, словно солнечные лучи заструились из глаз.
– Энрико... это ты? Правда, ты?
Тонкая жилистая рука поднялась и бессильно опустилась.
Вито сделал шаг к кровати. Бесцветные глаза впились в его лицо, а в их глубине он прочитал то, что только слепой мог не разглядеть. Великий боже! Арлин Грэхем любила его отца. Лишь любовь могла так осветить иссохшее лицо. На мгновение болезнь куда-то исчезла, и можно было представить, какой красавицей она была прежде.
– Энрико...
Вито протянул руку и положил ладонь поверх тонких пальцев.
– Я здесь, amore mio[10].
Мог ли он отказать ей в этом? В ее глазах промелькнула надежда, но тут же погасла.
– Нет, – тихо сказала она. – Это не Энрико. Я никогда не была его любимой.
Затуманенный взор скользнул по лицу Вито, и теперь в глазах Арлин появилось новое выражение – удивления.
– Вито. – Она медленно перевела взгляд на дочь, стоявшую немного позади. – Рейчел... значит, это правда?
– Да, это правда, – спокойно сказал Вито и притянул Рейчел к себе. – Ваша дочь – моя жена. Больше, чем жена. Она – женщина, которую я люблю... любил и буду любить всегда. И я прошу... – голос у него дрогнул, – чтобы вы нас благословили. – От волнения он замолк, но все-таки закончил:
– В память о вашей любви к моему отцу, о чем я никогда... не знал.
Слабые пальцы слегка сжали ему ладонь и упали на одеяло, но голос прозвучал отчетливо:
– Ему не нужна была моя любовь. Но я все равно его любила. И твоя мать любила... – Арлин замолчала. Горькая улыбка исказила ее лицо. – У нас с ней оказалось много общего. Каждая любила мужчину, который ее не любил... не мог любить. Бедная Сильвия. Я по крайней мере могла бывать повсюду с Энрико, а твоя мать и этого была лишена. А сколько нервных припадков она пережила! Но они давали ей возможность скрыться в шале в горах, куда он мог к ней приезжать...
Вито похолодел.
– Кто? – вырвалось у него.
Затуманенные глаза Арлин остановились на нем.
– Она никогда тебе не говорила? Нет. И правильно. Она всегда оберегала его от слухов, так как скандал был бы ужасающий. Даже теперь, когда она стала вдовой. А как жену Энрико... ее просто изничтожили бы.
– Кто? – повторил он.
– Ты называл его дядя Пьетро.
У Вито оледенело лицо.
«Dio mio... Дядя Пьетро, кардинал и старый друг семьи».
– Между ними не было любовной связи. Только дружеские отношения и больше ничего – из-за его сана. Бедняжка Сильвия...
Голос Арлин затих, веки сомкнулись, и она провалилась в забытье, спасающее от боли.
Вито ничего не видел перед собой. Мир, в котором он вырос, рассыпался в прах. Все годы он смотрел на мать как на жертву. И все это время... Он отвернулся, сжав ладони в кулаки. Руки Рейчел обхватили его за поникшие плечи, и она прижалась щекой к его спине. Она ничего не говорила, а просто давала ему возможность пережить эту тяжкую новость.
Потом она сказала:
– Вито, это была их жизнь, и не нам судить – мы можем лишь пожалеть их. Мы с тобой должны радоваться тому, что у нас есть шанс прожить нашу жизнь счастливо и в любви, которой они были лишены. Мы имеем намного больше по сравнению с ними.
Она повернула его к себе и, заключив в ладони его лицо, заглянула в глаза, полные душевной боли. Вито взял ее руки в свои.
– Ты ошибаешься. – Он наклонился и поцеловал ее нежно и крепко, как целует по-настоящему любящий человек. – У нас есть все. Потому что у меня есть ты, а у тебя – я.
Солнечные лучи тонкими нитями тянулись между голых ветвей деревьев. Но уже пахло весной. Жизнь возрождалась.
А Рейчел смотрела только на темную могильную яму, куда опустили материнский гроб. Арлин нашла место своего последнего упокоения. Слезы текли по щекам Рейчел, монотонно звучал голос священника:
– «...доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят; ибо прах ты, и в прах возвратишься»[11].
39 
