116 
— Узнала, хоть и состарился ты очень… Откуда?
Капрал невесело отмахнулся от кухарки, вошел в дом.
— Ну, — спросил, — остался еще лес в моей Суоми?
— Рубят-рубят, а все не вырубят.
— Да-а, тетка Илмари, да… Зато вот людей стало меньше. Пуля — не топор. Срубит — и щепок не останется. Да, тетка, да-а…
— Позвать кого? — спросила кухарка.
— А разве кто остался из прежних друзей.
— Пришли недавно… Вот Анти Роутваара без руки, Вяйне Коскела, Пекка Ярвилайнен, Матти Сеплянен…
— А ну-ка, позови их!
Пришли лесорубы, сложили в угол свои тяжелые топоры, сели вдоль стены на лавку.
— Хувяя гошвяя, Теппо. Где же твои капральские погоны?
— Я оставил их в тюремном каземате Петсамо.
— Та-а-ак… Пришел получить вместо них топор?
— Я, — ответил Ориккайнен, — если возьму топор, так буду рубить кого угодно, только не деревья!
— Война закончилась, Теппо.
— Она еще только начинается, дурни…
— Кх… кха! — откашлялись лесорубы.
Тетка Илмари, печально вздохнув, разлила по мискам похлебку, разрубила на ровные части «фанеру», оставшуюся от прошлых времен.
— Садись и ты, Теппо!..
Ориккайнен сел. Голова пошла кругом от одного только запаха вареной пищи.
— Ух, ты! — сказал он. — Такая же, как в каземате!
Жаром дышала раскаленная докрасна железная бочка, заменявшая печь. Лесорубы разделись до пояса, так что открылись шрамы и раны двух войн, и стали жадно есть.
— Такая же, как в каземате, — согласился один лесоруб, — только в каземате за нее деньги не высчитывали.
— Зато потом, — улыбнулся капрал, — чуть не высчитали за все сразу!
Кухарка снова вздохнула:
— Русские говорят: бережного бог бережет.
— Помолчи, тетка…
Когда миски были вычерпаны до дна, все пятеро легли на верхние нары, закурили горький табак с примесью листьев.
— Ну, рассказывай, Теппо!..
Кое-как, подбадриваемый кивками, кряхтеньем и поддакиванием, рассказал о себе. Помолчали. Захрустел лист газеты.
— Читал?
— Что?
— О беженцах из Петсамо. Как их там немцы…
Теппо сердито засопел носом:
— Я это сам видел!
— Та-а-ак… А про договор знаешь?
— Слышал, но плохо знаю.
Однорукий Анти Роутваара заговорил первым:
— Дешево мы вышли из войны, дешево. Наша Суоми еще в тридцать девятом начала то, что Гитлер хотел. А вот ведь… русские мстить не стали. Даже военнопленных возвращают. Говорят, что наши правители не справились со своим обязательством…
— Каким это обязательством? — спросил Ориккайнен.
— А ты разве не знаешь, что Маннергейм еще до переговоров обещал к пятнадцатому сентября всех немцев, что остались у нас, интернировать. Прошел этот срок.
Бывший капрал усмехнулся:
— Немцы и не уйдут. Вон я шел по Лапландии — стон стоит: всех гонят окопы рыть. Хотят линию обороны тянуть от Петсамо до Рованиеми. На нашей же земле собираются воевать с русскими. И пока сам народ не поднимется, гитлеровцы останутся у нас!..
— У нас, Теппо, свои гитлеровцы есть, — сказал Матти Сеппянен. — Вот, послушай… Здесь финская секция «Международного рабочего ордена» приветствует заключение мира. И в заявлении своем пишет… Ты слушай, она пишет, что условия мира «…очень снисходительны, если принять во внимание длительную службу финнов на стороне гитлеровцев. Финны могут вновь завоевать уважение и доверие демократического мира только в том случае, если предадут в руки правосудия своих собственных финских гитлеровцев…». Понятно, Теппо?..
— Ну и что? Предали правосудию?
— А вот прочти…
Теппо развернул серый, истертый в карманах газетный лист. Глаза, непривычные к чтению, медленно ползли по строчкам.
— Финское правительство обязано распустить такие фашистские и военные партии, как «ИКЛ» — так!.. — «Шюцкор», «Союз братьев по оружию», «Академическое карельское общество», «Асевели». Ага, и до наших эсэсовцев добрались!.. И женскую фашистскую партию «Лотта Свярд». Значит, потрясут наших хозяев…
— Потрясут или нет, а пока они нас трясти начали.
— А что?
— Приезжал Суттинен…
— Барон?
— Да. Снизил расценки, за похлебку стали высчитывать вдвое больше, а ты посмотри, в чем мы работаем!
Лесоруб поднял ноги в рваных, перевязанных бечевкой пьексах, из-за голенищ которых торчали пучки сена.
— Одно слово — батрак!..
Перед сном каждый лесоруб получил по стакану молока и поставил его на подоконник.
116 
