Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
33 
– Клопы? – спросил он, не желая уйти отсюда молча.
– Что вы, – ворковал Сютаев, – у нас клопов не полагается… Потому как мы строгие. Увидим – и давим-с!..
В следующей палате ютились мужчины. Сютаев сразу разлетелся к одному старому солдату на костылях.
– Ваше сиятельство, извольте обратить внимание… Заслуженный ветеран! Еще при Паскевиче, так сказать, пострадал за отечество. Покажи, Степаныч, покажи сиятельству, сколько ты крестов от царя заслужил!
Старик поднялся с койки, уперся в костыли.
– Зачем, – сказал он горько, – зачем кресты мои барину? У него, видать, и своих хватает!
– А ты покажи, покажи, – канючил Сютаев. – Ну, достань свою шинельку из сундучка… Тебя его сиятельство, глядишь, и отблагодарит чем-нибудь!
Он кинулся к сундучку, чтобы извлечь оттуда шинель с крестами, но старый ветеран прижал костылем крышку:
– Вот заслужи свои кресты, тогда и показывай… Чего ты ко мне липнешь-то?
Мышецкий раскрыл портсигар и протянул его инвалиду:
– Берите, отец… Как вы живете здесь? Мягко ли спится? Вот я смотрю – костыли у вас уж больно старые. Проволочкой-то вы их сами перевязали?
– Будут костыльки новые, будут, – не унимался Сютаев.
Старик вдруг махнул на него:
– Отойди ты от меня… гнида! В кои веки человек зашел поговорить со мною. Двадцать три года сиротствую здесь и впервой слово людское услышал…
Закончив осмотр «призреваемых по ведомству императрицы Марии Федоровны», князь Мышецкий, почти уже от самого крыльца, вдруг резко повернул обратно – на кухню.
– Стоп! – схитрил он. – А ну-ка, пройдем…
Следом за ним вприпрыжку бежал Сютаев:
– Ваше сиятельство, ваше… позволю заметить…
Животом, не совсем вежливо, он пытался оттереть князя от дверей, откуда парило разварным духом пшенной каши.
– Кухонька, – убеждал он, – так себе. А вот здесь, ваше сиятельство, прошу покорнейше… Музей у нас! Ничто выдающееся не пропало… Ложки резные, иконки, крестики…
Но Мышецкий уже распахнул дверь и шагнул на кухню. Возле громадной печи, в которую были вмазаны котлы, возился повар с дерюжинкой на поясе. Сергей Яковлевич успел заметить, что повар растерян, но тут подскочил Сютаев:
– А ты – мешай, мешай кашу-то… Ведь густа небось и подгореть может!
– Ой, не провернуть… – крякнул повар.
«Что они, – подумал Мышецкий, – за дурака меня, что ли, принимают?..»
– А что у вас здесь варится?
Сергей Яковлевич подошел к другому котлу и с грохотом отворил дощатую крышку. В пустом котле, свернувшись клубком, сидел на поджаренных пятках какой-то благородный старец. Сидел он там, и – ни гу-гу!
– Это и есть ваш Митрофан? – сказал Мышецкий.
Сютаев открыл рот, даже язык выпал. Со лба повара скатилась в кашу капля пота.
Мышецкий снял пенсне и отчетливо произнес:
– Сезам, отворись!
Старик пробкой выскочил из котла и кинулся бежать, роняя из-под зипуна тяжелые свертки. Но его все-таки поймали и вернули обратно (вместе с куском сала фунтов на пять, головой сахара и чулочком с сечкой).
– Кто вы, сударь? – спросил Сергей Яковлевич помягче.
Старик взмолился:
– Отпустите с миром… На што я вам?
– Эй, – распорядился Мышецкий, – зовите сюда полицейского чиновника… Он сидит в моей коляске!
Старик бухнулся в ноги, сложил перед Сютаевым ладони:
– Сынок, скажи…
Мышецкий уставился на Сютаева:
– О чем он просит вас?
– Вот крест святой – не знаю…
– Кто вы? – спросил Сергей Яковлевич.
– Да я ж отец его… отец родной!
Сютаев замахал руками, подмигивая рыбьим глазом:
– Что вы, папаша, говорите такое? Какой же отец вы мне?
– Это правда? – спросил Мышецкий.
– Да у меня и отца нет, – возмутился Сютаев.
Старик, не вставая с колен, заплакал:
– Да я же вскормил тебя, вспоил. В люди вывел…
– Ваш отец? – строго спросил Мышецкий.
Сютаев пожал плечами.
– Впервые вижу, – сказал он.
– Признай! – вопил старик. – Не позорь меня… Господин хороший, – хватал он Мышецкого за полы одежды, – смилуйтесь! Ну, семья… ну, сахарок! Ну, сальца шматочек…
– Вывести его надоть, – засуетился Сютаев. – Где же Митрофан?.. Эй, зовите Митрофана!
– Да оставьте вы своего Мирофана в покое! – взбеленился Сергей Яковлевич.
Теперь он вцепился взглядом в повара:
– Ну, говори!
– Да уж что греха таить… Точно, ихний папашка!
Теперь и Сютаев бухнулся в ноги:
– Ваше сиятельство, не погубите. Христом-богом прошу. Два годочка осталось до пенсии… пять дочек на выданье. Кормилец вы наш! Сорок два года служу-у-у…
33 
