Последние отзывы

  16  

Девушка с тоской вспоминала о том, с чего все началось: она жила в Киото, в большой, дружной и веселой семье. Ее отец, богатый купец Хаяси, не отличался строгостью, имел легкий нрав, был снисходителен к человеческим слабостям – Кэйко выросла в атмосфере радости, понимания и любви. По вечерам, когда семья собиралась за ужином, все рассаживались на вышитых шелком подушках и круглых ковриках, ели, болтали, шутили, смеялись. Хаяси давал дочерям довольно много свободы: они ходили на рынок за покупками, гуляли по городу, бывали в лавке отца, где он позволял им рассматривать и выбирать ткани.

А потом отец однажды пришел в покои дочерей и, с довольной улыбкой потирая руки, сообщил, что сговорился с князем Нагасавой о том, что тот возьмет в наложницы одну из них. Девушки пришли в страшное возбуждение, и с тех пор в доме только и было разговоров что об этом князе – каков он, молод ли, красив ли, скоро ли приедет, а главное – кого выберет!

Кэйко всегда выделялась среди сестер – сообразительностью, красотой, острым язычком. Она знала: стоит проявить немного ловкости и ума, и выбор князя падет на нее. Сестер много, и все они, по недомыслию, станут вести себя одинаково, ей же следует быть другой. Князь Нагасава был призом, который хотела получить каждая, и Кэйко без колебаний вступила в состязание. Готовясь к приезду важного гостя, она тщательно выбрала наряд и сделала красивую прическу. Ею владело радостное возбуждение – она ждала встречи с чем-то невиданным и чудесным.

Девушку постигло разочарование: Нагасава ей не понравился. Он был немолод и, хотя имел величественный вид, отталкивал своей угрюмостью. Но Кэйко уже не могла остановиться – ей хотелось выглядеть самой лучшей, хотелось победить: отбыть на глазах иззавидовавшихся сестер в другую, недосягаемо прекрасную жизнь с роскошным замком, драгоценными шелками и изысканными кушаньями. Разумеется, Нагасава выбрал именно ее, и Кэйко гордилась своей победой.

Восторженное ослепление новизною угасло, как только Нагасава пришел к ней в первую ночь. Он ничего не сказал, просто снял с нее одежду и поспешно, даже грубо овладел ею. Кэйко почувствовала себя вещью. Она не привыкла к такому обращению, в родном доме ее любили, баловали и считались с ее желаниями. Роскошные подарки были бесполезными – ее никуда не выпускали, а наряжаться перед Тиэко-сан и служанками не имело смысла, разве только затем, чтоб позлить их. Кэйко возмущало, что старуха помыкает ею и обращается как с прислугой, – она нагрубила ей раз, другой, получила пощечину, а потом Тиэко-сан поранила ей руку шпилькой. Так и текла ее жизнь: днем она скрыто воевала с ненавистной старухой, а ночью с содроганием ждала прихода своего нынешнего повелителя. Когда он молча овладевал ею, Кэйко закрывала глаза и мечтала о том, чтобы он поскорее ушел, а после засыпала, счастливая хотя бы тем, что на сегодня эта пытка закончилась.

Конечно, при желании Кэйко могла довести дело до того, что Нагасава отказался бы от нее, но ей мешала гордость. Возможно ли это – появиться перед родителями и сестрами опозоренной и отвергнутой?! И потом, несмотря на все разочарования, она благоговела перед господином, как и свойственно наложнице и женщине куда более низкого происхождения. Благоговела – до тех пор пока Акира в сердцах не сообщил ей, для чего она, собственно, здесь находится, что ей предстоит и чем все закончится. Это было так унизительно, расчетливо и гадко…

Акира… Кэйко, как это свойственно женщинам, поняла, что нравится ему, еще до того, как это осознал он сам. Конечно, глубоко в душе она мечтала не о таком возлюбленном – пусть он красив, но слишком юн и неопытен в жизни и, хотя и самурай, низкого ранга и очень беден. Ей нравилось болтать с Акирой и подшучивать над ним, сохраняя серьезность, и она искренне радовалась этим встречам, вносившим приятное разнообразие в ее унылую жизнь, нохша не ожидала, что между ними произойдет нечто большее. Ведь их могли застать вместе и предать смерти! И все-таки Кэйко не жалела о случившемся. Робкая нежность и безумная страстность Акиры зажгли в сердце девушки ответное чувство. Она вспоминала, как встала перед ним голая, и ей это нравилось. Они играли в самую опасную и преступную игру на свете, и именно опасность придавала этой игре особую сладость. Пусть это повторилось бы еще и еще: всеобщая суматоха и пожар, а они – в горячей ванне, извивающиеся от страсти, а потом – в ее комнате, на циновках… И это головокружение, будто куда-то проваливаешься, и запах воды и свежей соломы… И пусть даже не будет замка и нарядов, всей этой чужой, пугающей роскоши. Только свобода, циновка, Акира. И любовь.

  16