180 
Тогда офицеры встали и, умывшись соленой водой, пошли в экипаж.
— Когда я раскрываю перед кем-нибудь душу, — сказал Самаров по дороге, — я испытываю облегчение.
— Я тоже, — ответил Артем.
— Неправда! — резко оборвал его Олег Владимирович. — Тебе сейчас тяжело. Ох, как тяжело! А ты даже не подумал сказать мне о самом главном, что тебя мучает. Но это, — закончил он уже тише, — твое дело… Хотя в любом из нас ты, Артем Аркадьевич, имеешь верного друга. Потому что Варенька для каждого аскольдовца не только твоя невеста, на и член экипажа. Тут уж, брат ты мой, вступает в действие закон морского братства…
Пеклеванный провел ладонью по лицу, словно смахивая дурной сон, и — промолчал.
А в экипаже их ждала новость. Большинство аскольдовцев уже расхаживало в солдатских гимнастерках, надвинув на виски линялые пехотные пилотки.
— Ждать нечего, — сказал Найденов. — «Аскольд» с моря больше не возвратится. И мы так решили!.. Идем в морскую пехоту, видать — свое уже отплавали. Прощай, море!..
»Собака Суттинен»
То столкновение между егерями и финнами не прошло для Суттинена даром. Защищая честь посрамленных в драке «героев Крита и Нарвика», немецкое командование еще зимой добилось суда над ним, и Суттинен был временно отстранен от командования ротой. Лейтенанта отправили в тыл, чему он был даже рад, решив отдохнуть на охранной работе. Но отдохнуть не пришлось.
Год назад правительство Рюти — Таннера сформировало особый батальон в триста штыков. Триста финнов — в большинстве рабочие, «торпари» и «мякитуполайнены» — сидели в тюрьмах за отказ воевать с Советской Россией. Их выпустили, решив отправить на фронт насильно. Но напрасно офицеры трубили в рога, призывая подниматься в атаку, — все триста штыков, как один, были воткнуты солдатами в землю. «Пусть воюет шюцкор со своим Маннергеймом!» — заявили все триста.
Тогда непокорный батальон сняли с фронта и отправили в концлагерь. Начальником этого лагеря был назначен капитан Картано — старый тюремщик и палач, одно имя которого приводило людей в трепет. Жестокий, нервный, быстро зверевший от крови своей жертвы, Картано прославился тем, что после «зимней кампании» 1939/40 года нажил себе состояние от продажи черепов замученных им военнопленных. Вот к такому-то человеку и попал в помощники лейтенант Рикко Суттинен.
— Как можно больше пейте водки, — посоветовал ему Картано, — иначе сдохнете… Сиссу, сиссу!..
А сдохнуть здесь было нетрудно. Концлагерь располагался на маленьком островке Каагтезаап (Змеиный остров) посреди большого озера. Несмотря на зимнее время, островок вечно окутывали зловонные пары от множества горячих сероводородных источников, бьющих среди камней. Казалось, что сюда собирались на зиму гады со всей Финляндии. Лягушки и те оживали в теплых лужах. Червяки со странными желтоватыми хвостами извивались под каблуками при каждом шаге. И среди всего этого ада стояли фанерные бараки, в которых жили триста финнов, не желавших сражаться против русских.
Суттинен быстро сдружился со своим начальником. Напившись водки, очумелые от махорки, офицеры вылезали по ночам из своего дома, стоявшего на столбах, чтобы в него не заползали змеи, и начинали обход бараков. Картано умел издеваться над людьми обдуманно и жестоко. Он учил Суттинена провоцировать заключенных, чтобы потом расстрелять якобы провинившегося на глазах всего батальона.
В трезвом состоянии лейтенант почти явственно ощущал, что начинает сходить с ума от всех этих ужасов, диких расправ и крови. Он считал себя все-таки солдатом, а не палачом. Но Картано быстро угадывал в своем помощнике такие моменты и сразу наполнял водкой стаканы.
— Пейте, — говорил он дружески, — иначе сдохнете.
Суттинен хлебал спирт как воду, топил свое раскаяние в пьянстве. Он беспрекословно подчинялся капитану, даже льстил ему, но эта лесть брала свое начало в той области души, где кисло застоявшееся болото страха. Подражая Картано, лейтенант вплел в свою плетку три тяжелые бронебойные пули, и теперь достаточно было ударить заключенного раз, чтобы он упал, истекая кровью…
Иногда капитан Картано объявлял в лагере «пост», заставляя людей молиться денно и нощно. В такие дни пища совсем не выдавалась, и доходило до того, что заключенные ели червяков, лягушек и даже змей. Суттинена в каждый такой «пост» долго и мучительно рвало от одного только вида жареных гадов, а Картано смеялся, колыхаясь толстым животом.
180 
