Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
18 
Когда самолет начал отъезжать от терминала, Паламбо встал со своего места и прошел к багажному отделению. В углу тесного грузового отсека, в котором не было даже окон, стояли три чемодана. Оттолкнув их в сторону, он опустился на колени и сдвинул одну из панелей пола. За ней открылась каморка размером семь футов на четыре, с матрасом и пристяжными ремнями.
На матрасе лежал смуглый худощавый человек, одетый в белый парашютный комбинезон. Его руки и ноги фиксировали гибкие наручники, соединенные между собой цепью. Борода его была обрита. Волосы подстрижены до той длины, что полагается солдату в армии. Одежда тоже ничем не выделялась. Все это было сделано, чтобы обезличить пленника, заставить его чувствовать себя беспомощным и уязвимым.
Человек выглядел моложаво. Очки в проволочной оправе делали его похожим на студента или программиста. Звали его Валид Гассан. Ему шел тридцать первый год, и он был признанным террористом, связанным в разное время с «Исламским джихадом», «Хезболлой» и, как каждый уважающий себя исламский фанатик, с «Аль-Каидой».
Паламбо вытащил пленника, поставил его на ноги и провел в пассажирский отсек. Там он толкнул его на сиденье и пристегнул ремнем безопасности. Несколько секунд он потратил на то, чтобы смазать поврежденные пальцы Гассана меркурохромом — легким антисептиком. Гассан потерял три ногтя.
— Куда меня везут? — спросил он.
Паламбо не ответил. Наклонившись, он расстегнул ножные оковы пленника и немного помассировал ему лодыжки, чтобы возобновить кровообращение: не хватало, чтобы Гассан сдох от венозного тромбоза до того, как они выудят из него нужную информацию.
— Я — американский гражданин! — дерзким тоном продолжил Гассан. — У меня есть права. Куда меня везут? Я требую, чтобы мне сказали.
При чрезвычайной экстрадиции преступника действовало неписаное правило: если ЦРУ нужно было кого-то допросить, то человека переправляли в Иорданию, если подвергнуть пыткам — то в Сирию, а если он должен был исчезнуть с лица земли — то в Египет.
— Пусть это будет для тебя сюрпризом, Хаджи.
— Я не Хаджи!
— Это точно, — угрожающе произнес Паламбо. — Знаешь, что? У тебя больше нет имени. Тебя вообще больше нет. — Он щелкнул пальцами прямо под носом у Гассана. — Растворился в тумане.
Паламбо пристегнулся в кресле — самолет набирал высоту. На экране в носовой части салона можно было видеть местонахождение самолета на карте мира, скорость, температуру за бортом и время, оставшееся до прибытия в пункт назначения. Через несколько минут полета «Гольфстрим» начал разворачиваться, пока не взял курс на юго-восток — в сторону Средиземного моря.
— Я дам тебе еще один шанс, — сказал Паламбо. — Говори.
Гассан посмотрел ему прямо в глаза:
— Мне нечего сказать.
Паламбо покачал головой. Тяжелый случай.
— Как насчет взрывчатки, которую ты забрал в Германии? Давай начнем с этого.
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— Ну конечно.
Он смотрел на Гассана, представляя, сколько зла натворил этот, в сущности, молодой человек, сколько смертей стоит за ним и что его ожидает, когда самолет приземлится.
Через четыре часа господину Валиду Гассану воздастся по заслугам за все. Еще как воздастся.
9
В дверь постучали.
— Moment, bitte.[4] — Джонатан натянул шерстяной пуловер, джинсы, сунул ноги в мокасины и открыл дверь.
В коридоре стоял управляющий гостиницей.
— Позвольте от лица всего персонала выразить наши глубочайшие соболезнования, — сказал он. — Если я или кто-нибудь из наших сотрудников может сделать что-либо для вас…
— Спасибо, со мной все в порядке, — ответил Джонатан.
Управляющий кивнул, но не ушел. Он достал из кармана пиджака конверт и протянул его Джонатану:
— Тут почта. Для вашей жены.
Джонатан взял конверт и поднес его к свету. «Эмме Рэнсом, отель „Белльвю“, Постштрассе, Ароза». Уверенный почерк, размашистый, но аккуратный. «Мужская рука», — машинально отметил он и перевернул письмо. Ни имени, ни обратного адреса.
— На день опоздало, — с сожалением произнес управляющий. — В горном туннеле ведутся ремонтные работы, из-за этого на железнодорожные пути сошла лавина. Я так и объяснил миссис Рэнсом. Она очень расстроилась. Простите.
— Вы говорили с Эммой о письме?
— Да, в субботу вечером, перед ужином.
18 
