Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
20 
Бормотания делались бессвязнее и глупее:
– Я рожден под сенью богини счастья… меня вел бог удачи. Я говорю вам о божестве… я вижу свою звезду!
Кто-то (преданный ему) шептал в ухо:
– Сумасшедший! Что ты несешь? Здесь не мамелюки Каира, а представители Франции… опомнись, глупец!
Бонапартисты, увидев, что их кумир заврался и уже не понимает, что мелет, выдернули его из этого зала. А в нижнем этаже Люсьен Бонапарт звонил в колокол, требуя тишины. Журдан надрывался в крике, что не потерпит деспотов:
– Лучше смерть! Бонапарта – вне закона…
Коридоры дворца наполнил грохот барабанов, в зал Совета Пятисот явился Бонапарт, а с ним – четыре гренадера.
– Вот он! Объявить его вне закона…
Шум, неразбериха, гвалт, вопли, звоны колокола. Уже взметнулись кулаки, где-то блеснул кинжал.
– Зарезать тирана! Мы – свободные граждане…
Это был день 19 брюмера. Толпа скандировала:
– Вне за-ко-на… в Кайенну его, в Кай-енну!
На первом этаже было страшнее, чем на втором. Бонапарт вмиг потерял загар, обретенный в Египте, и упал в обморок. Гренадеры вынесли его на руках. Люсьен Бонапарт трясущимися руками слагал с себя инсигнии – знаки президентского достоинства. Рядом с ним бушевал Журдан:
– Нет, не удерешь, скотина! Прежде утвердим декрет о внезаконности твоего братца, которого и сошлем завтра в Кайенну – на потеху кобрам, вампирам и москитам…
На улице Наполеон Бонапарт упал с лошади (обморок повторился). Люсьен проник в кабинет, где бледный Сийес прощался с жизнью. Сийес и сказал ему:
– Если не очистить зал, мы… мы погибли!
Выбежав на площадь, Люсьен обратился к войскам:
– Во дворце засели убийцы… агенты английской плутократии! Еще мгновение колебаний, и они убьют Бонапарта, моего родного брата и вашего доброго отца!
Войско не колыхнулось, и тогда Люсьен, выхватив кинжал, занес его над своим полуживым от ужаса братом.
– Клянусь! – возгласил он. – Я сам зарежу его, если он осмелится когда-либо нарушить права граждан!
По рядам солдат пробежал трепет, минута была решающей, и Мюрат понял, что промедление губительно.
– Я всех пошвыряю в окна! – обещал он.
Наполеона еще шатало. Глаза блуждали.
– Да, да, – велел он Мюрату, – не бойся колоть штыками. Сегодня для Франции я должен стать божеством…
Люсьен спрятал кинжал и – шепотом:
– Дуралей, что ты опять бредишь о божестве?
За плечами Мюрата моталась пятнистая шкура барса. Двери палаты разлетелись настежь, выбитые ударом ноги:
– Эй вы, дерьмо! Вы …… отсюда, пока не поздно!
Виртуозная грубость выражения ошеломила депутатов. Увидев, как надвигаются ряды штыков, они бросились в окна.
– Помогите им прыгать, – указал Мюрат солдатам. – Хотя и невысоко, но я хочу слышать хруст их костей…
Через минуту зал опустел. Никто не задавал вопроса: «А если бы не хвастун Мюрат? Что было бы?..» Наполеон Бонапарт с трудом, еще бледный, взобрался на статную лошадь:
– Выдайте солдатам деньги и водку…
Он ехал молча. За ним шагали восемь тысяч гренадеров в мохнатых шапках и распевали «Марсельезу».
– Все в порядке! – кричали они прохожим. – Мы спасли своего капрала, а он спасет республику.
Обо всем, что произошло в Сен-Клу, генерал Моро узнал позже и уже в ином освещении, более героическом. Не довелось Моро присутствовать и при следующей омерзительной сцене, когда пьяный Ожеро явился на улицу Шантрен, где Бонапарт, уже свежий и бодрый, выдрал его за ухо:
– А, храбрец Ожеро! Теперь ты будешь паинькой, и передай крикуну Журдану, что Бонапарт всех прощает. Пора уже знать в Манеже, что я выше всех партий… Партия, к которой я принадлежу, состоит из одного человека – это я!
Вместо Директории было учреждено Консульство из трех консулов: Дюко, Сийеса и Бонапарта. Если власть завоевана, ее надо делить. Бонапарт сказал Сийесу:
– Я думаю, среди трех консулов кто-то из нас должен быть ПЕРВЫМ, дабы от имени нации воспринять всю полноту власти. Учитывая особые заслуги Сийеса перед революцией, именно ему и доверим назвать имя первого консула…
После такого деликатного предложения Сийес уже не мог показать на себя пальцем, он уступал власть Бонапарту:
– Я предполагал, что ваша шпага длиннее обычной.
– Дело не в шпаге! Тут надобна метла…
Под скромным титулом «первого консула» зарождалась единоличная диктатура будущего императора. Он обещал:
– Мое правление будет правлением ума и молодости. Я ничего не желаю для себя, готовый служить народу…
20 
