... 
50 
В моей комнате было все, что обещал управляющий. Зеркальный шкаф. Резной письменный стол. Персидский ковер. Ванная с позолоченными зеркалами, выложенная черно-белой плиткой. Очень хотелось принять душ и развалиться на кровати. Вместо этого я переоделась, причесалась, почистила зубы и поспешила вниз.
Райан и Фридман уже сидели за столиком в беседке. У каждого — по бутылочке пива.
Фридман подозвал официанта. Я заказала минеральную воду и арабский салат. Райан остановился на спагетти.
— Чудесный отель, — сказала я.
— Здание построил один богач в тысяча восемьсот шестидесятом. Забыл его имя. Комната номер один была его. В остальных комнатах нижнего этажа летом жили его жены. Зимой они перемещались наверх. Парень очень хотел сына, но рождались только дочки, поэтому он женился четвертый раз. Новая жена тоже разочаровала его, и бедняга умер.
Фридман глотнул пива.
— В восемьсот семьдесят третьем году богатый адвокат из Чикаго по имени Гораций Спаффорт отправил свою жену и четырех дочерей на каникулы в Европу. Корабль утонул, выжила только жена.
Еще один глоток.
— Следующая пара лет принесла адвокату двух дочерей. Затем погиб сын Спаффорта. Семья была очень религиозной. Они являлись членами одной церковной общины и решили найти утешение в Святой земле. В восемьдесят первом Спаффорты с группой друзей переехали в Иерусалим и поселились в Старом городе. И прославились именно как «Америкон колони» — организация, помогающая бедным. Спаффорт арендовал и впоследствии выкупил это место. Когда-нибудь слышали имя Питера Устинова?
Мы с Райаном кивнули.
— В девятьсот втором дедушка Питера начал привозить сюда туристов. Место стали называть общежитием, а затем гостиницей. Отель пережил четыре войны и четыре смены режима.
— Турецкий, британский, иорданский и израильский? — спросила я.
— В яблочко. Но у нас здесь не урок истории. Итак, зачем Канаде этот мерзкий Каплан?
Райан ввел Фридмана в курс дела Ферриса.
— Сменил специальность фальшивомонетчика на ремесло убийцы? — осведомился израильтянин.
— Ага, — согласился Райан. — И к тому же вдова Ферриса имела связь с Капланом.
— Об этом она, конечно, промолчала, — хмыкнул Фридман.
— Да.
— А Каплан смылся из страны.
— Да.
— А вдова осталась дожидаться четырех миллионов, — добавил Фридман.
— Именно.
— Четыре миллиона — серьезный мотив.
— Конечно.
— Вы хотите поговорить с мистером Капланом?
— И как можно скорее.
Фридман повернулся ко мне:
— Уверен, что это мое упущение, но все-таки я не знаю — какое вы имеете отношение к делу?
Я рассказала про фотографию, про скелет и упомянула звонок в ИОД.
— С кем вы разговаривали?
— Тувиа Блотник и Руфь Анна Блум.
— Блум — такая костлявая леди?
Я спрятала улыбку, так как дала ей точно такое же определение.
— Да.
— Они упомянули о саркофаге? — спросил Фридман.
— Оссуарий Иакова?
Израильтянин кивнул.
— Блотник говорил о нем. А что?
Он проигнорировал вопрос.
— Это Драм посоветовал не сообщать о том, что вы приезжаете?
— Джейк попросил, прежде всего, встретиться с ним и до этого никому не звонить.
Фридман допил свое пиво. Когда он заговорил снова, его голос казался ровным и спокойным.
— Довольно ценный совет.
Ценный, но, судя по всему, бесполезный.
19
Пять двадцать утра. За окном темно. Движется только москитная сетка. Меня разбудил громкоговоритель, призывающий к утренней молитве.
Бог велик, по-арабски убеждал муэдзин. Молитва лучше сна.
Не уверена. Я чувствовала вялость, словно пациент, отходящий от анестезии.
Голос муэдзина оборвался. Тишину заполнили пение птиц, лаянье собак и хлопанье дверей.
Я лежала в кровати, охваченная непонятным предчувствием. Должно случиться что-то трагическое. Но что? И когда?
Пока я прислушивалась к усиливающемуся уличному шуму, моя комната меняла цвет от серебристого к розовому. Я ощущала какое-то беспокойство. Смена часового пояса? Страх за свою безопасность? Чувство вины в отношении Мориссоно?
Стоп. Это уже слишком. Я посетила монастырь, и через четыре дня Мориссоно нашли мертвым на тропинке. Мои действия повлекли за собой смерть священника? Должна ли я была предвидеть, что ставлю его жизнь под угрозу?
50 
