очень нудно 
4 
Видимо, жара и гнилостный запах помешали кошкам поработать как следует над этой частью трупа.
Я поняла, почему Ламанш нуждался во мне.
— На левом виске имелась открытая рана?
— Oui. И еще одна — на затылке. Разложение и вздутие сделали невозможным установить траекторию полета пули.
— Мне понадобится полный рентгеновский анализ черепа, — сказала я Лизе.
— Направление?
— Под всеми углами обзора. И еще нужен сам череп.
— Невозможно, — оживился четвертый наблюдатель. — У нас имеется соглашение.
Ламанш поднял руку, затянутую в перчатку:
— Я уполномочен установить истину в этом деле! Вы дали слово, что не станете чинить препятствий.
Серо-желтые лица мужчин покрылись розовым румянцем.
— За исключением крайней необходимости, — добавил Ламанш.
Четвертый присутствующий повернулся к мужчине слева. Тот задрал подбородок. Ламанш повернулся ко мне:
— Доктор Бреннан, вы будете продолжать исследование черепа и уцелевших костей прямо здесь.
— Простите, доктор Ламанш…
— Если это невозможно, просто составьте протокол.
Ненавижу, когда мне диктуют, как надо работать. Терпеть не могу, когда нет информации и не используются оптимальные условия.
Впрочем, я очень люблю и уважаю Пьера Ламанша. Он лучший патологоанатом, которого я когда-либо знала.
Я покосилась на босса. Тот незаметно кивнул. Тогда я перевела взгляд на лица, склонившиеся над Авраамом Феррисом. В каждом отражалась вековая борьба веры против прагматизма. Тело как храм. Тело как каналы и нервные узлы, как моча и желчь.
— Конечно, — пробормотала я. — Позовите, когда будете готовы к снятию скальпа.
Я посмотрела на Райана. Он подмигнул — как любовник, а не как полицейский.
Неизвестная женщина все еще плакала, когда я покидала отделение аутопсии. Спутник — или спутники — вели себя тихо.
Не хочу сострадать кому-либо лично.
Я часто была свидетелем несчастья. Снова и снова присутствовала при лобовых столкновениях оставшихся в живых с их изменившейся реальностью. Еда, которой не с кем поделиться. Разговоры, которые уже никогда не состоятся. Книги, которые некому почитать вслух.
Я видела боль, но не предлагала помочь. Я — аутсайдер, посторонний. Человек, чье болезненное любопытство удовлетворяется созерцанием пострадавших в аварии, на пожаре, в перестрелке. Я — воющая сирена, или натягиваемая желтая лента, или молния на мешке для трупа.
Я ничего не могу поделать. И ненавижу свою беспомощность.
Проклиная себя за трусость, я свернула в комнату ожидания.
Две женщины сидели рядом. Одна — помоложе, я бы дала ей от тридцати до пятидесяти. Бледная кожа, густые брови, темные кудрявые волосы, собранные на затылке. Одета в черную юбку и длинный черный свитер с высоким воротником, закрывающим подбородок.
Женщина постарше была так морщиниста, что напомнила мне кукол из высушенных яблок, которых мастерят в горах Каролины. Одета в длинное черно-пурпурное платье. На месте трех верхних пуговиц — скрученные нитки.
Я кашлянула.
Бабушка-яблоко подняла взгляд. Слезы блестели в миллионе морщинок.
— Миссис Феррис?..
Грубоватые пальцы теребили носовой платок.
— Темперанс Бреннан. Я ассистирую на вскрытии мистера Ферриса.
Голова старушки свалилась вправо, отчего немного сбился парик.
— Пожалуйста, примите мои соболезнования. Знаю вам сейчас очень нелегко.
Молодая женщина подняла на меня завораживающие лиловые глаза:
— Правда?..
Хороший вопрос.
Смерть трудно представить. Я знаю это. Мое понимание не может быть полным. И об этом я тоже знаю.
Мой брат скончался от лейкемии в трехлетнем возрасте. Бабушка умерла, прожив долгую жизнь, более девяноста лет. Каждый раз смерть оставляла глубокий след в душе.
Кевин — просто ребенок из прошлого. О бабушке я вспоминаю еще реже. Я любила своих родных. Они любили меня.
Но моя жизнь вращалась не вокруг них, к тому же смерти не были случайными.
Как люди справляются с внезапной смертью мужа, жены, ребенка?
Не хочу об этом думать.
Молодая женщина сказала раздраженно:
— Перестаньте притворяться! Вы и понятия не имеете о боли, которую мы чувствуем.
Неуместное замечание, подумала я. Соболезнования есть соболезнования, какими бы они ни были.
— Конечно, нет, — произнесла я, переводя взгляд с одной женщины на другую. Это было довольно дерзко с моей стороны. Родственницы молчали. — Я очень сожалею.
4 
