очень нудно 
10 
– Ты, значит, жалостливая?
– Вовсе не жалостливая. Но я считаю, что человек должен нести наказание за свой поступок, а не получать божью кару. Если карманник украл кошелек, его надо судить. А кирпич, упавший ему на голову, – не кара, а случайность. Даже собаку наказывают за проступок сразу – больно и основательно. И она знает: так делать нельзя, будет плохо.
– Но мы-то люди, не животные. У нас, кроме рефлексов, сознание имеется.
– Некоторым как раз здоровых рефлексов и не хватает.
– Не скажи. Мой муж был удивительным человеком. Сильным, щедрым, очень теплым в общении. Люди просто пьянели рядом с ним, и казалось, ты – лампочка, а он – батарея, будет он, и ты будешь гореть вечно. А потом – бац, инсульт, темное пятно в голове размером с куриное яйцо. Врачи говорили: еще полмиллиметра – и было бы несовместимо с жизнью. Но только то, что с ним стало, тоже было мало совместимо с жизнью. Одни рефлексы: ел, спал, под себя ходил и целыми днями орал: „Хочу бабу, дайте мне немедленно бабу!“ Представляешь? – А такой был умница! И чтоб по бабам таскаться, в жизни не было. Я сиделку не могла к нему нанять. Пробовала. Придут, хихикают, как с дурачком с ним разговаривают, увертываются, когда он здоровой рукой под юбку к ним норовит залезть. Не могла этого видеть. Сама ухаживала. В Библии сказано о смерти тихой и непостыдной. По-моему, такой не бывает. Любая смерть – отвратительный и гнусный акт. Ты видела, как люди умирают? Смерть видела?
– Видела.
– Тихую и непостыдную?
– Благодаря медицине сейчас любая смерть тихая, в страшных агониях никто не мучается. А непостыдная… Вы о муже сокрушаетесь. Но те люди, что от рождения слабы умом, телом, калеки, инвалиды, – выходит, у них и жизнь постыдная?
– Ты меня милосердию не учи. Милосердным можно быть по отношению к другим, а не к себе. Вот скажи, когда они умирали, не было у них чувства сокрушительного унижения? Беспомощность, распад, гниение, мучения бессмысленные, потому что сделать ничего не можешь, – все это ужасно и, стало быть, унизительно. Сама по себе смерть, уход в небытие не страшны, а вот постыдство беспомощности – каково его переживать на финише? Мне однажды воспоминания медсестры-фронтовички попались в руки. Она пишет, это только в кино показывают смерть благородную и возвышенную. А у нее на руках солдаты умирали с воплями и проклятиями. Они кричали, что жить хотят, выли, кусались и проклинали весь белый свет. Думаешь, они в этот момент думали о солнышке восходящем, о девушке, которая другому достанется, о полях некошеных и далях лесных, о Родине, о Сталине? Черта с два! Они бесились оттого, что проиграли, а побежденный всегда унижен.
– В соревновании с жизнью еще никто не вышел победителем.
– Правильнее сказать, в соревновании со смертью.
Мария Петровна встала, подошла к холодильнику, достала баночку черной икры. Открывая ее консервным ножом, думала о том, что икру фасуют по три ложки, а стоит как золотой песок. Скоро по икринкам продавать будут, измельчала жизнь. Мария Петровна вернулась за стол, сделала бутерброд и положила на Ирину тарелку.
– Ешь! Людей, которые не любят икру, не бывает. И в смерть, я тебе доложу, никто не верит. Ты веришь?
– Я ее видела, – ответила Ира. Несмотря на похоронные разговоры, у Иры пробудился аппетит. В животе противно заскулила голодная судорога. Семь вечера, пообедать не успела, утром выпила чашку кофе – весь рацион. Черная икра пахла всеми деликатесами, вместе взятыми.
– Экая ты упрямая, девушка! – Степанова перегнулась через стол, насильно вложила в руку Ирине, бутерброд, взяла ее за руку и ткнула бутербродом в губы. – Ешь, тебе говорят!
Ирине невольно пришлось облизать вымазанные икрой губы. Уступив собственному сосущему голоду и натиску Степановой, – откусила. Она жевала, а Степанова рассуждала о смерти. Чувствовалось, тема ее крайне волнует.
– Ну и что, если ты смерть видела? Я медведя в цирке на самокате видела, это не значит, что он по лесу на велосипеде раскатывает. Человек в свою смерть не верит. Невозможно представить, что помрешь в какой-то день, в среду, например, а наступит четверг, солнце взойдет, гимн по радио сыграют, народ потянется на кухню чай пить и кашу лопать. А тебя не будет, у тебя вместо четверга – ничто. Это непредставляемо для человека.
– Почему же? – спросила Ира с набитым ртом. Ругала себя, но жевала. Было очень вкусно.
– Ты радиоволны представляешь?
– В целом.
– А конкретнее?
10 
