Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
180 
Офицер остановился на пороге.
– А это не ваши мальчики там внизу, мадам? На вашем месте, имея таких сыновей, я бы радовался, что все закончилось!
Возразить было нечего. И все-таки она сказала:
– Да, но мой муж! В чем он виноват? В том, что двадцать лет подряд защищал и прославлял Францию? В том, что не предал того, под чьим командованием служил все эти годы? И вы смеете называть его изменником родины?!
Когда офицеры ушли, стуча сапогами, Элиана вернулась в гостиную. Она ничего не понимала. В девяносто третьем году вся жизнь казалась изменившейся, вывернутой наизнанку, но сейчас было иначе. Внешне все осталось прежним. Так же светило солнце, щебетали птицы, по улицам спешили мирные парижане, слышались разговоры и смех. Ни крови, ни криков, ни стрельбы. Наверное, многие люди даже не знали, что император свергнут и империя пала. По крайней мере, так казалось Элиане.
В комнату быстрым шагом вошла Адель.
– Что случилось, мама? Я выглянула в окно и увидела папу. Куда он пошел?
– Он не пошел, его повели.
И тут же снизу прибежали мальчики.
– Мама… – взволнованно начал Андре, но Адель остановила его:
– Подожди! Куда повели? В чем дело?
– Это вас не касается, – только и сумела сказать Элиана.
– Как это не касается?! Хватит считать нас детьми! Рассказывай! – потребовала дочь.
Женщина обвела взглядом всех троих. Она вдруг заметила, что лицо Адели утратило детскую пухлость и взгляд ее изменился. Прозрачные глаза дочери под тонкими вразлет бровями светились пониманием, и женщина осознала, что легкомысленная, чуть взбалмошная и в то же время наивно-простодушная девочка повзрослела. Ну да, ведь Адели уже семнадцать; чуть больше было ей, Элиане де Мельян, когда ее близкие один за другим сгорели в пламени Революции.
А пятнадцатилетний Андре, порывистый, гордый, так пронзительно смотрит на нее своими непроницаемо-черными глазами! Вылитый Бернар!
– Если отца арестовали, то мы должны его освободить! – воскликнул Морис. Все это еще казалось ему игрой, опасной, но все-таки игрой. Длинноногий, тоненький, с широко распахнутыми карими глазами он напоминал Элиане испуганного олененка.
Женщина не знала, как лучше объяснить детям, что произошло. Опять она испытывала этот непередаваемо тяжкий гнет, гнет жестокой несправедливости!
– Отца отпустят, – убежденно произнесла она, – я в это верю. Иначе просто невозможно.
Элиана опустила голову, изо всех сил стараясь не заплакать.
– Мы можем что-нибудь сделать, мама? – спросила Адель, беря ее ледяные руки в свои, теплые и нежные.
– Нет. Сейчас – нет. Пока остается только ждать.
Со временем Элиана поняла: положение Бернара намного серьезнее, чем она думала. Префектура полиции составила списки тех, кто каким-либо образом содействовал вторичному воцарению Наполеона, – в них вошли имена высших офицеров, министров и частных лиц.
Некоторых из них, например, маршала Нея, легендарную личность, любимца всей армии, официально приговорили к расстрелу, других убили без суда, третьи успели бежать за границу.
Элиане долго не удавалось добиться свидания с мужем, но наконец ей позволили увидеться с ним, в тот день, когда состоялся суд.
Она спустилась вниз по крутым скользким ступеням вслед за охранником и очутилась в маленькой комнате с земляным полом и забранным решеткой окном.
Женщина огляделась. Слишком холодно, слишком много камня! Эти стены задерживают тепло, эти окна не пропускают свет. В таких случаях внутреннее пространство словно бы начинает поглощать человека, вытягивает из него силы, охлаждает жар его крови, вселяет в сердце страх.
Когда привели Бернара, Элиана бросилась к нему, обхватила ладонями его лицо и жадно, неудержимо смотрела на мужа сквозь пелену слез.
– Бернар!
– Элиана!
Несколько мгновений они стояли, не двигаясь, прижавшись друг к другу всем телом. Потом женщина, с трудом отстранившись, произнесла:
– Как ты себя чувствуешь? Плечо болит? Она боялась спросить о главном.
– Не особенно. Пустяки. Дорогая! – Бернар смотрел ей в глаза. – У нас не так уж много времени… Постарайся спокойно выслушать то, что я скажу.
Элиана кивнула, облизнув сухие губы.
– Да, конечно. Говори.
– Меня приговорили к расстрелу. Приговор будет приведен в исполнение через неделю. Помилование исключено.
Женщина почувствовала боль в висках и легкое головокружение. Она прислонилась к стене.
180 
