Последние отзывы

  34  

— Меня не интересует твоя любовная переписка.

— Вот это правильно! Береги свою нравственность и моральный облик, Зинаида. Судочки с едой забери, угостишь Валентину. Меня целый день дома не бывает, пропадет только.

* * *

Валентину Петров видел несколько раз, и отношения у них не сложились. В глубине души Петров полагал, что за его героические усилия все Зинины родственники обязаны любить его безоговорочно и распахивать объятия при первом появлении. Валя, очень миловидная стройная девушка, смотрела на него настороженно, словно в ожидании подвоха. На его шутки реагировала натужной улыбкой, а в глазах не исчезал вопрос: «Что вы тут делаете и по какому праву влезли в жизнь моей сестры?» Отвечать ей Петров не собирался, он и себе на эти вопросы не мог ответить.

* * *

Сочетать приятное с полезным — это расхожее выражение точно определяло Зинин труд по росписи ложек. Полезно — потому что она зарабатывала деньги. Приятно — потому что вернулась к любимым краскам и кистям, эскизам и рисункам.

Зина до предела спрессовала график домашних обязанностей, поставила за правило работать утром, пока дети не проснулись, в обед, когда они отдыхают, и вечером, уложив их спать. Стрелки часов теперь бежали веселее, трижды в день отмеряя время для занятий живописью. На прогулке, готовя обед, стирая белье, она обдумывала сюжеты и орнаменты. Отправлялась спать, закрывала глаза, и перед глазами мелькали ложки, ложки, ложки.

Петров регулярно забирал готовые изделия и приносил деньги. Он приходил каждый выходной, заглядывал среди недели. Иногда они проводили вместе целый вечер, он уходил за полночь.

Это походило на семейную жизнь. Зина работала за большим столом, Петров возился с детьми на ковре или болтал с ней, наблюдая за движением кисти. Зина могла пробормотать, что пора детям ужинать, вот она закончит фон и пойдет их накормит. Петров предлагал ей работать дальше и шел на кухню сам. Он приносил газеты и журналы, читал вслух заинтересовавшие его статьи.

Они часто вместе ужинали. Но Петров не признавал ее стряпню вроде блинчиков, смазанных маргарином и посыпанных сахаром. Он покупал готовые блюда в ресторанах и разогревал их в микроволновой печи. Или готовил сам: отбивные в палец толщиной, цыплят табака, рыбу в кляре, салаты. Ему нравилось хлопотать у плиты, готовил он вкусно, но всегда ошибался в количествах. Словно рука у него поставлена не на холостяцкий рацион, а на полковую кухню. Холодильник у Зины заполнялся остатками их вечерних трапез, которые, естественно, превращались в ее дневное меню.

У Зины никогда не было такого друга, как Петров. Общение со школьными и институтскими подружками — только репетиция настоящей дружбы.

Павел был прекрасным артистичным рассказчиком.

И в то же время он умел слушать, задавал точные вопросы, когда она не могла верно выразить мысль.

Он спускал ее на землю в глупых фантазиях, посмеивался над ее упадническими настроениями, расхваливал ее ложки с беззастенчивостью опытного подхалима.

Они постоянно обнаруживали, что смотрят на вещи одинаково, что в головы им приходят одни и те же мысли.

* * *

— Гляжу я на Ваню и Саню, — говорил Петров, — и никак не могу себе представить, что обычно рождается один ребенок. Скучно, должно быть, однобоко. Ребята здорово дополняют друг друга.

Они и разные, и в то же время едины. В Древней Греции был знаменитый математик — Никомах, очень головастый дяденька. Никомах, как и Пифагор, увлекался мистикой, приписывал числам магическое значение. Он утверждал, что единица — это и не число вовсе, а так, начало всего. Первое настоящее число — два. Оно исток неравенства, противоречия, оно есть мнение, ибо во мнении встречаются истина с ложью, оно есть жизнь. Прав был старик, как ты полагаешь?

— Прав. Я прихожу в детскую поликлинику и ловлю себя на том, что с сожалением смотрю на родителей с одним младенцем. И знаешь, совершенно не понимаю разговоров о любимых и нелюбимых детях. По-моему, это вранье. Нельзя родительскую любовь разделить, как нельзя жить с половиной головы. Нас папа называл: моя любимая старшая дочь и моя любимая младшая дочь. Ты мне иногда его очень напоминаешь. — — Доченька! — воскликнул Петров. — Что-то я плохо представляю, как бы я тебя родил в восемь лет. Нет, конечно, если бы поднатужился…

— Ты не понял. Я хочу сказать, что рядом с тобой часто испытываю то же чувство, что было с папой. Он ведь нас не ласкал никогда, вечно подтрунивал. Но это была каменная стена. Мы чувствовали защищенность постоянно, даже когда его не было рядом.

  34