Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
161 
Вольтер откликнулся на это событие ироническим замечанием:
– А наши нравы заметно смягчились, мы близки к гуманизму… Смотрите, де Еон стал орлеанской девственницей, однако до сих пор я не слышал, чтобы его сожгли на костре!
Вскоре, получив из Парижа указание носить одежду, «которая соответствует его полу», кавалер разгадал, кто повинен в этом абсурде, и Людовик получил от него издевательскую просьбу – надевать юбку только по воскресеньям («Дамские туфли ужасно жмут! – сообщал де Еон королю. – Не соблаговолите ли разрешить заодно уж носить мне ботфорты?»).
Людовик не мог слышать имени де Еона спокойно, и вдруг – новое послание. Да какое! Де Еон наконец-то сознавался королю, что он женщина, но…
«Ваше величество, – похвастал кавалер из Лондона, – Вы не можете не оценить меня за то, что, находясь среди военных людей, я сохранил такое хрупкое добро, как целомудрие».
Так писал он. И – кому? Людовику – распутнейшему из королей.
Это был опять вызов. Де Еон дразнил короля, как дразнят собак, сидящих на цепи. Собака рвется, но укусить не может.
* * *
Старый король выходил в старый сад. Юные красавицы склонялись перед ним, и он похотливо (более по привычке, нежели по надобности) отпячивал толстую нижнюю губу. Слова же, которые произносил при этом король, закреплены в истории.
– Как прелестны… Но к чему их так много в Версале? – удивлялся Людовик. – Король Франции уже давно стар, и одной женщины ему вполне хватает…
С лицом сизого цвета, расслабленный и сонный от разврата, брел король к графине Дюбарри, ставил на огонь камина кофе для последней своей фаворитки. Все понемногу забывалось. Даже Семилетняя война, Елизавета и Фридрих… Ах, этот старый Фриц, вот был безобразник смолоду! Кстати, как же он называл его любовные увлечения? «Котильонами…» Какой дивный танец прошлого!
– Эй ты, недотепа! – орала на короля мадам Дюбарри. – Смотри, черт слепой, твой кофе опять убежал в пламя… Что ты вспоминаешь там и хихикаешь? Рыбьи кости давно сгнили в земле…
Когда Помпадур была жива, ее звали «рыбешкой», теперь она стала «рыбьими костями». А вскоре до де Еона дошли слухи, что Дюбарри имеет к нему какой-то особый интерес. Это очень плохо, когда тобою начинают интересоваться, как диковинкой. И все забыли во Франции: его миссию в Петербурге, его скачку от Вены, мирный трактат и три раны.
Осталось только одно – любопытство:
– Оставьте меня, люди… Мне совестно – за вас!
У короля наступила дряблость мысли и страсти. Началось царство Дюбарри, и Людовик был от нее без ума. Он так нахваливал ее везде, что смелый герцог Айен однажды не выдержал.
– Ах, ваше величество, – сказал он королю, – сразу видно, что до мадам Дюбарри вы не имели дела с уличными потаскухами!
Но даже Дюбарри, этой уличной потаскухе, был противен зловонный осклизлый старик. На одну ночь вместо себя она прислала королю дочь плотника. Людовик заразился от нее оспой и умирал, брошенный всеми. Словно испуганные ночные птицы, разлетелись из Версаля метрессы; опустел страшный «Олений парк». И никто – никто! – не захотел видеть своего короля; только три его дочери (Ворона, Швабра и Тряпка) ухаживали за умирающим.
Ни души – Людовик исповедовал свои грехи в тишине…
Он умер, и на окне его спальни загорелась одинокая свеча.
Таков обычай Бурбонов: свеча на окне – кончилось старое царствование. Но свеча эта еще не успела разгореться, как в галереях дворца раздался неровный гул и топот.
И внук покойного, уже ставший Людовиком XVI, воскликнул:
– Боже мой, теперь я самый несчастный человек на свете!
А его жена, Мария-Антуанетта, с плачем произнесла слова, которым суждено стать словами историческими:
– Я королева… а меня ничему никогда не учили!
Топот придворных приближался к их комнатам. Работая локтями, обрывая шлейфы платьев, сталкиваясь в дверях, толпа царедворцев спешила упасть к ногам новых светил:
– Король умер – да здравствует король!
Но простой Париж встретил смерть Людовика XV криками радости, и тут же, на улицах, была сложена песня:
- Трепещите, воры и куртизанки, —
- Ваш папаша отдал концы…
Граф Брольи представил новому королю (который ничего так не любил, как чинить испорченные замки) полный и всесторонний отчет о «секретах» в политике его дедушки. Людовик XVI, этот коронованный слесарь, распорядился навсегда уничтожить «секрет».
Но вот вопрос, куда деть целую армию тайных агентов, разбросанную по всему миру? Стали думать.
161 
