Последние отзывы

  30  

Или вот, например, когда я травлю байки по поводу того, что ты самая прекрасная женщина на земле и что твое присутствие необходимо для меня как воздух, ты же не думаешь, что без тебя я начну задыхаться. Это называется “красивая ложь”. Именно ею и славятся испанцы — вешают лапшу на уши они отменно, но не более. Лапша всегда остается лапшой, даже если это очень развесистая и убедительная лапша…

— Понятно, — вздохнула я. — Значит, что бы ни говорили испанцы, верить им не стоит.

— Ну, зачем же так все драматизировать, — пожал плечами Марио. — Электрички у нас иногда ходят по расписанию.

Итак, я смотрела на курчавого приземистого Пепе, а на языке у меня вертелся совершенно непристойный в подобной ситуации вопрос. Черт бы подрал мое нездоровое писательское любопытство!

Мне безумно хотелось узнать, что ответит на этот вопрос Тамайо, поскольку придумать более или менее разумный ответ лично я бы в такой ситуации не смогла. Решив, что иностранке простительно время от времени выходить за рамки приличий, я собралась с духом и произнесла:

— А почему ты сказал мне по телефону, что твой рост 180 сантиметров? Ты же ниже меня, а во мне всего метр шестьдесят пять.

Глаза инспектора округлились от изумления. Похоже, меньше всего он ожидал от меня подобной бестактности. Впрочем, что возьмешь с иностранки?

Заложив руки за спину, полицейский гордо вскинул голову и вытянулся вверх, приподнявшись на носках, отчего сразу же стал стройнее и выше ростом. Его лицо приобрело вдохновенно-отрешенное выражение, словно в этот момент он видел и ощущал нечто трансцендентное и запредельное, недоступное разуму простых смертных.

— Знаешь, — проникновенно произнес Тамайо, — иногда я просыпаюсь по утрам и задаю себе вопрос…

Инспектор ненадолго замолчал, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя.

Я затаила дыхание в ожидании продолжения.

— Интересно, какого я роста? — вдруг почти выкрикнул Пепе.

Не ожидая столь резкого повышения тона, я вздрогнула от неожиданности.

Полицейский нахмурился и выразительным жестом наклонил голову вниз, уставившись на носки своих ботинок. Теперь он почти шептал.

— В тот день, когда ты позвонила, я чувствовал, что во мне ровно 180 сантиметров.

В его голосе звучали слезы.

С отвисшей от изумления челюстью я замерла, восхищенно глядя на Пепе. Вот это да! До чего же потрясающе он выкрутился! Интересно, соврал или сказал правду? В любом случае, я бы до такого объяснения в жизни не додумалась. Это же надо: просыпаться по утрам и задавать себе вопрос: интересно, а какого я роста? А еще говорят, что русская душа загадочная. Полная чушь. Латинским народам мы и в подметки не годимся.

Покачиваясь на носках, Тамайо задумчиво глядел в голубое небо.

Вновь обретя способность двигаться и вернув челюсть на место, я решила, что настала пора от исследования глубин загадочной латинской души перейти к не менее загадочному убийству журналиста.

— У тебя хорошие отношения с теми, кто ведет расследование по делу Родни Вэнса?

— Просто отличные, — усмехнулся Пепе. — Я сам занимаюсь этим делом, естественно, под руководством комиссара.

— Надо же, какое совпадение! — обрадовалась я.

— Никакое не совпадение, — поморщился инспектор. — Вообще-то расследование поручили Примитиве, ^[4] но, узнав, что это дело интересует подругу Марио, я с ним поменялся на мумию в Вальпинеде. Примитиве вначале не соглашался, но в Вальпинеде живет его тетка родом из Галисии, которая совершенно потрясающе готовит свиные уши, а Примитиве прямо с ума сходит при виде свиных ушей. “На твоем месте я не стал бы бояться мумий, — сказал я Примитиве. — Зато свиные уши…”

— Подожди, — взмолилась я, окончательно теряясь от истории о мумиях, тетке и свиных ушах. — Почему он примитивный'? Потому что мумий боится?

— Да нет, с чего ты взяла? — удивился Пепе. — Примитиве — это его имя, а вообще-то мы зовем его Умник. Он помнит наизусть результаты всех матчей, проведенные за последние десять лет футбольной командой Барселоны.

— Понятно, значит, это имя, — кивнула я. К латинским именам я так до конца и не смогла привыкнуть. До тех пор, пока я не выучила испанский язык, их благородное звучание неизменно настраивало меня на романтический лад. Однако после того, как я выяснила, что ласкавшее мой русский слух звучное имя Долорес переводится как “боли” или “печали”, а не менее звучная фамилия Морено Эспиноза означает “смуглая колючка”, романтизма во мне заметно поубавилось.

  30