Дурак! Самоуверенный дурак! Почему я не пошел вдоль берега?! Лучше бы потерял лишние недели, чем так бездарно попался! Мое решение двигаться через степь оказалось страшной ошибкой. И теперь за нее придется расплачиваться не только мне, но и Лаэн.
– Давно я здесь?
– Четыре раза солнце вставать.
Четыре дня!
– Меня привели одного?
– Твой совсем ничего не помнить, человече? Да. Твой был один.
– А женщина? Ты что-нибудь слышал о женщине?!
– Нет. Никваго, квароме тебя. Твой самка? – заинтересовался он.
– Да.
– Если ее и держать, то не здесь.
– А где? – встрепенулся я. Мысли о том, что могло случиться с Лаэн, не оставляли меня.
– Квагун знать. Мы не знать. Сейчас ночь. Пора пузатой ласковой луны и сладких звенящих песен. Но я давно не петь, а луна перестать быть ласковой к моя. Я жить, когда светло, а не когда ночь. Спи и твой, человече. Спи. Утро вечера светлее. Если твой лечить, значит, твой нужен Квагуну. И Отравляющей болото. Значит, будешь жить. И с твой самкой все будет хорошо. Мы верить в это.
Он затих, и я не стал приставать к нему с расспросами. Вряд ли блазг знает больше, чем рассказал. До самого утра я так и не сомкнул глаз, беспокоясь о судьбе Лаэн.
С учетом того, что здесь не было даже маленьких окошек, утро ничем не отличалось от ночи. Такая же темень. Никто из тюремщиков не озаботился принести факел. Впрочем, как и еду с водой. Только сейчас я почувствовал, насколько голоден.
– Эй, блазг!
Зашуршала солома.
– Что твой, человече?
– Здесь кормят?
– Иногда, – рассмеялся он. – Ты вовремя спросить. Юми уже слышать шаги. Ква нам идти.
Я не успел спросить, кто такой Юми. В отдалении лязгнул засов, противно скрипнули давно не смазываемые петли, затем раздались шаги. С каждой уной становилось все светлее и светлее.
Двое. Набаторцы. Солдаты. У одного за спиной висел арбалет. Он же нес фонарь, а его товарищ, пыхтя, – поднос с едой.
Арбалетчик повесил фонарь на скобу, подошел к моей камере.
– А. Пришел в себя. С возвращеньицем.
– Заткнись, – хмуро бросил второй. – Забыл, что тебе сказали? Не разговаривать с ним!
– Да ладно тебе, Злой, – отмахнулся набаторец. – Кто же узнает?
– Думаешь, от нее хоть что-то можно скрыть, Лось? Помоги лучше еду раздать.
Тот сразу же помрачнел и заткнулся.
В полном молчании он открыл решетку, поставил на пол тарелку с похлебкой, кружку какого-то фруктового пойла и положил ломоть черного хлеба с куском овечьего сыра. Я не дергался, потому что Злой направил на меня заряженный арбалет.
Оставшаяся снедь, а на подносе ее было намного больше, чем досталось мне, отправилась в соседнюю камеру.
– К стене! – отрывисто приказал Злой.
Свет от фонаря падал в мое узилище, а клетка болотного жителя оставалась почти такой же темной, как и прежде. Не знаю, как надсмотрщики там могли хоть что-то рассмотреть.
– Держи его на прицеле.
– Держу, – тот направил оружие в темноту. – Порядок тебе знаком, блазг. Замри. И все у нас будет хорошо…
– Готово. Пошли.
Звякнул ключ.
– Пользуйтесь щедростью госпожи. Была бы моя воля, я бы вас не кормил.
– Значит, нам повезти, – послышалось из камеры блазга.
– Да идем же! Хрен ли с ними трепаться?
– А с ними никто не запрещал, – ответил Лось, но послушался и снял фонарь с крюка.
– Эй! Долго мне тут сидеть?!
– Да пошел, ты! – огрызнулся Злой.
– Фонарь оставь, скотина! – заорал я, но мои слова прошли мимо их ушей.
– Есть можно и в темноте, – сказал блазг, когда тюремщики ушли.
– Как тебя зовут?
– Гбабак. Гбабак из семьи Восточных болот. И Юми. Только он стесняться твой.
– Юми? Вас там, что ли, двое?
– Да.
– Твой друг ведет себя очень тихо.
– Говорить ведь твой. Он твой стесняться.
Надо же! Какой стеснительный блазг. Если их камера так же «велика», как моя, интересно, как они там помещаются?
– Юми – странное имя для блазга.
Раздалось веселое кваканье.
– Твой смешной, человече. Юми говорить, что еще такваких не встречал. Юми не блазг. Он – вейя.
Вейя? Название мне ничего не говорило. Вейя может быть маленьким зеленым головастиком с крылышками, а может лохматым рогатым хомяком размером с матерого волка. Кто такой вейя, забери меня Бездна?!
– А как называют народ Юми люди? – осторожно поинтересовался я.
– Такваже. Вейя. Не слышать?
– Нет.
– Юми говорить, что не удивляться. Он маленький народец. Жить, где гора встречать болото. Лес Видений вы его назвать. Слышать о такваком?