Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
25 
Вот про это Теофельс слушал очень внимательно, наматывал на ус. Интересно, очень интересно! Пригодится в будущем.
Однако в нынешний момент, в смысле полученного задания, ситуация складывалась крайне неудачно.
После прошлогодней опалы Странник с помощью «Сани» сумел вернуть себе высочайшее расположение. Влияние его даже усилилось, ибо царю Николаю в годину испытаний Божий посредник становился все нужней. До недавнего времени Григорий ездил в Царское Село раз, а то и два в неделю. Телефонной станции было велено соединять его квартиру с дворцом и днем, и ночью, без малейшего промедления.
Но три недели назад генерал Жуковский, призванный бдить за порядком в империи, подал государю рапорт о тех самых шалостях, которые «странный человек» за большой грех не считал. С полицейскими протоколами, свидетельскими показаниями и, что хуже всего, с приложением отчетов из всех губерний о слухах, роняющих престиж власти.
С того самого дня обитателю Гороховской квартиры не удавалось ни дозвониться во дворец, ни послать телеграмму в Ставку.
«Мама ко мне посылала, – горестно вздыхал Странник. – У малого, у царевича, втору неделю лихоманка. Держит, не отпущает. Дохтуры ничего не могут, а я бы враз снял. Но папа не велел. Осерчал очень. Жуковский-енарал у него в большом доверии. Вот послали черти мне того Жуковского в наказание».
И нам тоже, думал Зепп, сочувственно кивая.
Попробовал закинуть удочку, осторожненько:
– Коли Жуковский от чертей прислан, хорошо ли его на такой важной должности держать? Объяснили бы вы, отче, ее величеству. Раз уж ее сердце вам открыто…
Ответ был неожиданным:
– Для меня Жуковский плох, а для Расеи хорош. Пущай сидит. А кромь того, не станет теперь папа мово совета слушать, что я ни скажи… И мама не передаст.
Вот это уже больше похоже на правду, мысленно усмехнулся Теофельс. Зелен виноград.
Однако проклятая опала была очень некстати.
Благодушие объекта по отношению к Жуковскому тоже не радовало. Тоже еще выискался патриот, непротивленец – «для меня плох, для Расеи хорош».
Но тут как раз имелась одна идейка. Нужно было только дождаться момента.
Наконец момент настал…
В подворотне жались шпики, прятались от снега пополам с дождем. Господину Базарову поклонились – признали. Он поздоровался, угостил молодцов душистыми папиросами. Одну сунул себе в рот, но зажигать пока не стал.
Раскурил во дворе, остановившись возле Тимо, который выбивал на веревке персидский ковер, подарок Страннику от некоей великой княгини.
– Как? – тихо, коротко спросил Зепп.
Помощник, не прерывая своего ритмичного занятия, проскрипел:
– Карашо. Зубы стучит. Рука трясет. Будет… как сказать… Anfall.
– Эх ты, контуженный. Не Anfall, а «при-па-док». Значит, работаем.
Отлично. Наконец-то можно от болтовни переходить к действию.
Соколом он взлетел на третий этаж. У подъездного шпика спросил:
– Что-то нынче просителей не видно?
Тот пожал плечами. Не его печаль. У самого рожа фиолетовая, похмельная.
– Емельян Иваныч, водицы бы испить…
Заглядывать без вызова в квартиру ихнему брату не полагалось.
– Скажу. Но тебе, брат, не водицы, тебе шкалик надо.
Перед знакомой дверью остановился, провел внутреннюю мобилизацию.
Нажал на кнопку, хотя здесь в дневное время всегда было незаперто. Зачем, если внизу полно охраны?
Трень-трень-трень, пробренчал электрический звонок.
Фон Теофельс толкнул створку – и замер.
Из коридора на него полз на коленках Григорий Ефимович. Выставил вперед кулак с двумя торчащими пальцами. Глаза дикие, невидящие.
– Что с вами, отче?
«Странный человек» потер лоб, будто силясь вспомнить.
– А, это ты, Емеля. Заходь. Тебе рад. Ништо… Померещилось… Не вспомню… Обыкновенное дело. День нынче такой.
– Какой «такой»? – прикинулся Зепп.
– А может, пронесет…
Странник с кряхтением поднялся.
– Денег принес? Марьюшке на что-то надо, говорила.
– Вот, извольте.
Как всегда не глядя Григорий цапнул купюры, сунул в карман.
Повел в кухню.
Сегодня в квартире было необычно. В коридоре никто им не встретился. Однако стоило пройти мимо какой-нибудь двери, и в ней приоткрывалась щель, из сумрака пялились чьи-то глаза. Зеппу показалось, что народу еще больше, чем обычно, просто все попрятались.
25 
