149. Радиолокатор

Сержант Хаджи Назым любовался радиолокатором подсвета цели. Правда, он не ведал, что это зовется так сложно, он знал только, что штуковина именуется «Ка-один». Он никому не признавался, но всегда испытывал трепет, наблюдая столь громоздкие, чудовищно сложные машины. Все-таки европейские нации имеют перед азиатскими, к коим, как не прискорбно, принадлежит и его родимая турецкая, некое странное преимущество – что-то и как-то в их мозгах сдвинуто по-другому. Хотя понятное дело, что они неверные и прогневали Аллаха уже только своим появлением на свет, но все-таки… Вот порой они могут рожать на свет такие странные, завораживающие вещи. Хаджи Назыму никогда не будет дано познать сложную механику этой великанской вещи, так же, наверное, как и не придется водить по морям корабли. Спецназовцу Хаджи, понятное дело, не довели всех подробностей, но упомянули, что К-1 весит тридцать шесть тонн. Это была важная для дела информация. Вот каким образом, и на какой дальности это тяжеленное чудо наблюдает парящие в выси самолеты сержанту Хаджи Назыму не доложили. Посчитали непотребным знанием, ведь Хаджи не истребитель, и даже не пилот. Еще диверсанта Хаджи оповестили, что к данной кабине подведена куча всяких кабелей, в том числе высокого напряжения, и довели это не только для того, чтобы Хаджи Назым случайно не закольцевал на себя какой-нибудь разрядник, а еще и для того, чтобы сержант Хаджи ведал: вблизи аппаратура данной станции будет издавать шум – гудеть своеобразным порядком. Еще, любезный Кямран-бей сообщил ему, и даже показал на фото, что в К-1 имеются двери и отсеки, но в условиях боевой работы никого из персонала там не будет, все офицеры и солдаты врага окажутся в другой кабине – «Ка-два». Кстати, указанная К-2, в отличие от сложно навороченной К-1, была совсем неинтересна снаружи, может разве что изнутри, так что любоваться ею бы совершенно не получилось. К тому же, может быть, действительно стоило некоторое время повосхищаться этой самой К-1, ведь вообще-то сержанта Хаджи Назыма послали сюда для того, чтобы эту самую К-1 взорвать.

Он уже знал, как это сделать. Штука стоит на искусственном насыпном холмике, скос поверхности примерно сорок градусов. Когда его заряд, специально заложенный не на оси симметрии, рванет, тяжеленный локатор опрокинется вперед. Поскольку его колесное шасси отстыковано и хранится в каком-то из ближайших сарайчиков, то тяжеленная кабина не скатиться, а просто-напросто кувыркнется вниз. Мало вероятно, что после всего этого ее когда-нибудь починят, и уж тем паче в ближайшее время. А там, когда как надеялся Хаджи Назым, турецкие части оккупируют Киев, станет в общем-то не до того.

Между прочим, сержант Хаджи был бы не против оказаться в числе тех, кто войдет в город в первых рядах. Там не будет еще ни военной полиции, ни всяческих миротворцев, кои рано или поздно являются во всякие таки места, а потому получится насладиться триумфом первых трофеев. Хаджи Назым испытывал неуемное влечение к светлокожим женщинам. В первые дни захвата можно будет…

Ладно, эти мысли были сейчас не к месту, явным образом отвлекали. Ныне позволялось, пусть и через очки ночного видения, любоваться аккуратной угластостью железа. Уже сама эта культурная пауза перед фазой уничтожения являлась подарком интуитивно тяготеющему к просвещению солдату.

150. Склад БЧ

– Кто это были? Кто сделал? – спросил прапорщик Зеленев, осторожно извлекая кляп изо рта связанного.

– Руки… Не, ноги давай расплетай! – произнес лейтенант Матвиенко со странным акцентом – ныне в его рту не хватает нескольких зубов. – Режь к черту! – подсказал он, разглядывая как неумело ковыряется начальник склада БЧ с тонкой, и по-видимому все-таки нейлоновой, веревкой.

– Да нету ж ножа, пан лейтенант, – пожал плечами освободитель. – Бойцы, что ли? – предположил он вслух, все еще размышляя над первоначальным вопросом. Матвиенко не ответил, он массажировал языком задубевшие губы и щеки.

– Что сперли-то? – внезапно дошло до прапора самое главное, чем и обязан в первую очередь интересоваться кладовщик. Он даже перестал возиться с узлами, воззрившись на офицера.

– Давай, дорогой, давай! – поторопил Анатолий Матвиенко. Он усиленно вспоминал, как же зовут этого прапора, но разум не прояснялся. – Осторожнее! Черт! – сказал он, когда Зеленев дернул его ногу так что отдалось в ягодицах и в ребрах.

  174