Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
61 
— Типун вам на язык — «революция». — Полковник даже перекрестился, будто при поминании диавола. — А если Сусалин так ловко умеет притворяться, тем он опасней. Почему вы возражаете против его ареста?
Они уже поднялись с перрона в тамбур, но внутрь пока не входили.
— Необходимо выявить связи. Что если он не один? Может быть, Сусалин в контакте еще с кем-то в ОЖО или в Ставке. Вдруг здесь целый куст? Как же можно обрывать одну ветку?
Мимо просеменил камер-лакей с подносом, и полковник перешел на горячий шепот:
— Если Сусалин революционер — то фанатик. Они своей жизни не жалеют. А коли он на государя с ножом накинется?
Романов хладнокровно дернул плечом:
— Маловероятно. Если до сих пор не кинулся, значит, у них расчет на что-то другое.
— Маловероятно!? — взрычал Назимов. — Какое может быть «маловероятно», если речь идет об опасности для государя?!
Лакей неплотно закрыл за собой дверь в коридор, и поручик приложил палец к губам:
— Тссс! Услышит.
Сусалин был у себя — машинка стучала, как бешеная.
— Пройдем мимо. Посмотрим.
С рассеянным видом офицеры проследовали по коридору. Романов скосил глаза. Сусалин в порыве вдохновения рванул каретку, выдернул готовый лист и впился в него глазами. Поцеловал бумагу, отложил.
Убедительно актерствует, ничего не скажешь.
В коридоре возился электромонтер — проверял потолочные провода.
«Ну что?» — взглядом спросил у него полковник. «Электромонтер» пошевелил растопыренными пальцами и помотал головой. Это означало: «Объект все время печатал, из купе не отлучался».
— Сядем у меня, — сказал помощнику Назимов. — Продолжим разговор. Ясности нет…
— Слушаюсь. Только шинель повешу.
Алексей открыл ключом свое купе — да и застыл.
— Но, кажется, сейчас ясность будет!
Полковник удивленно обернулся:
— Что?
Поручика в коридоре не было.
Романов согнулся над столом и впился глазами в листок, на котором отчетливо проступили буквы. Георгий Ардальонович заглянул ему через плечо.
«20-9 подтверждаю. Литеры телеграфомъ».
— Что такое «20-9»? Не понимаю! — еле слышно выдохнул Алексей, словно боялся, что надпись опять исчезнет.
— Завтра двадцатое. Мы отправляемся в штаб Юго-Западного фронта. В девять утра. — Назимов был потрясен. — Это секретная информация. Я даже вам еще не говорил.
— А «Литеры телеграфом»? Это про порядок следования литерных? Почему телеграфом, а не сразу?
Назимов вытер со лба испарину.
— Порядок следования литерных определяется непосредственно перед отъездом. Господи, они хотят это сделать завтра… Срочно доложить государю!
Наконец вернулся Балагур
Такой мрачной физиономии у Балагура майор никогда еще не видел и догадался: толстяк принес поганые вести. Хорошо, «интернационал» уже отбыл, в доме остался один Тимо.
— Стреляй, мой маленький зуав, — обреченно сказал Зепп. — Стрекочи, сорока. Что на хвосте принесла?
Совсем уж в траурную гримасу клоунская рожа складываться не умела. Агент скривил губастый рот, но вместо трагической мины вышла глумливая ухмылка — будто Балагур злорадствовал.
— В лазарет Могилевской гарнизонной тюрьмы привезли тяжело раненного. Охраняет дворцовая полиция. Сам полковник Назимов к нему недавно наведывался. В камере посменно дежурят стенографисты. Закаркал, видать, наш Ворон…
«Стало быть, все-таки худший вариант», — подумал Теофельс. А вслух сказал:
— Вряд ли. Если бы давал показания, зачем стенографистам дежурить? Скорее, он без сознания и бредит.
Тимо заметил:
— Предит тоже плёхо.
— Чего хорошего. — Зепп тяжко вздохнул, щурясь на лампу. — Моя жизнь — сплошные проблемы. Всё против шерстки…
Он, впрочем, уже успокоился. Хуже всего неизвестность, а когда ситуация разъяснилась и проблема сформулирована, это, считай, уже половина дела. Не бывает ситуаций, которые не имеют решения.
Озарение не заставило себя долго ждать, воссияло Теофельсу прямо из лампы.
— Все билеты проданы. Наш спектакль на открытом воздухе состоится при любой погоде.
В благоговейном полумраке
Апартамент его императорского величества в литерном поезде «А» тонул в мягком, будто благоговейном полумраке. Под зеленым абажуром горело одно-единственное бра, алел огонек папиросы, под потолком сизоватым фимиамом клубился папиросный дым.
61 
