Последние отзывы

  121  

– Эх, – сказал Самсон, – бараны мы, бля буду!

– Говори за себя, – продолжая недовольно принюхиваться, проворчал Борис. – Какая муха тебя укусила?

– Нам бы еще одного бойца, – сказал Самсон. – Чтобы сидел за поворотом с «трубой» и следил за дорогой. Вдруг этот тип поедет домой в темноте? Мы же его пропустим! А так все-таки лишняя пара глаз, и предупредил бы он нас заранее…

– Это не лишняя пара глаз, а лишний рот. Если пропустим, значит, будем ждать до утра, – сказал Борис. – А то бойца ему, видите ли, подавай! Может, роту мотострелков вызовем? У нас бабок немеряно, чего их экономить!

Степашка вынул из чехла прихваченный из дому бинокль, поднес его к глазам и стал разглядывать дорогу, которая на этом участке была прямой как стрела.

– Во, – сказал он через несколько минут, – едет кто-то. Быстро валит, гонщик! Ну-ка, ну-ка, поближе давай, чтобы я номерок рассмотрел… – Он немного помолчал, вглядываясь, а потом опустил бинокль и сказал:

– Эй, братки! А ведь это, похоже, наш человек.

Когда отдаленный шум двигателя приблизился и машина с горящими габаритными огнями выскочила из неглубокой ложбинки, Степашка шагнул с обочины на асфальт, голосуя высоко поднятой рукой с зажатым в ней куском резинового шланга.

* * *

Сергей остановил машину перед главным входом в больницу. Тамара положила ладонь на дверную ручку, но выходить почему-то не торопилась, хотя до начала ее дежурства оставалось чуть больше пятнадцати минут. Дорогин поймал на себе ее беспокойный испытующий взгляд и улыбнулся самой открытой улыбкой, на которую был сейчас способен. Сделать это было довольно трудно: голову все еще ломило, да и мысли, которые как белка в колесе крутились в тесном пространстве черепной коробки, тоже не располагали к веселью. Но Тамаре было вовсе не обязательно об этом знать. Дорогин старался как можно меньше беспокоить ее рассказами о своих похождениях, хотя временами ему начинало казаться, что он делает это напрасно: у Тамары было богатое воображение, и, не обладая достоверной информацией, она могла насочинять себе ужасов, во сто крат превосходящих самые крупные неприятности Дорогина.

Он ни секунды не заблуждался, думая, что Тамара поверила байке, которую он рассказал, вернувшись домой с разбитой головой. Она слишком хорошо его знала, чтобы поверить, будто он, помогая Варваре Белкиной в очередном расследовании, мог случайно рассечь висок о какую-то там трубу. Но так же хорошо ей было известно и другое: расспросы ни к чему не приведут, а если продолжать настаивать, Дорогин просто сделает глупое лицо и примется мычать, изображая глухонемого. Теперь он делал это лишь изредка и в шутку, но Тамара очень хорошо помнила времена, когда не знала Сергея Дорогина, будучи знакомой лишь с глухонемым пациентом доктора Рычагова.

«До чего же сложно все складывается, – думал Дорогин, продолжая широко улыбаться Тамаре. – Ничто в этой жизни не бывает просто, и ничто или почти ничто не происходит так, как тебе хотелось бы. Почему, спрашивается, я должен мучить Тамару? Почему большинство из нас всю жизнь, изо дня в день мучают не своих врагов, не подлецов каких-нибудь, а самых близких и дорогих людей, изобретая для них все новые и новые пытки? Почему, черт возьми, я не махну рукой на эту историю? Я же вижу, что Тамара мучается. Из-за чего, спрашивается? Из-за золотого сервиза? Да пропади он пропадом! Тысяча таких сервизов не стоит одной ее слезинки. И, уж конечно, я мучаю свою любимую женщину не ради серии статей, которую собиралась написать, но, похоже, так и не напишет Варвара. И на абстрактные понятия вроде справедливости и так называемого добра мне, строго говоря, наплевать. Абстрактное добро – это что-то чересчур расплывчатое, никем и никогда не виданное. Да и я сам мало похож на ангелочка. Тогда что мешает мне угомониться и просто постараться сделать так, чтобы моя женщина была со мной счастлива?»

– Сложная штука – жизнь, правда? – с улыбкой сказал он Тамаре.

– Это медицинский факт, – согласилась Тамара. – Еще я как-то слышала, что жизнь – это самая страшная и неизлечимая болезнь со стопроцентной смертностью.

– Это сказал грубый циник и мизантроп, – заявил Дорогин. – Я с ним абсолютно не согласен. Ну его к черту!

– В самом деле, – улыбнулась Тамара. – Слушай, давай покурим. Ужасно не хочется на работу. Все врачи до единого – грубые циники, а больные – просто банда нытиков, ипохондриков и злостных симулянтов.

  121