Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
19 
след в воздухе тянется. Синий. Ну, не совсем синий, а голубоватый. Бледно-голубой. А ведь бычковый уголек-то красно-оранжевый!
Клочкед тогда затянулся, уголек поярче вспыхнул, и стал Клочкед этим бычком в водить туда-сюда. И видит, один хрен, уголек красно-оранжевый, а след за ним – бледно-голубой. То ли глюка, то ли нет. Непонятно.
Принялся тогда Клочкед бычком круги описывать. Вращает бычок и наблюдает. Все то же самое: уголек красно-оранжевый, а след за ним – бледно-голубой. И мало того, линия вдруг появилась. Синяя и касательная к тому кругу, овалу или эллипсу, по которому уголек от бычка летает.
Позвал Клочкед Павку Карапуззз. Ее по полному Павлиной Карапуззз звали, а по короткому – Павка Карапуззз.
Павка Карапуззз смотрит, действительно: уголек красно-оранжевый, а след за ним – бледно-голубой.
Не глюка, видать.
А по трезвяку – ничего подобного. Красно-оранжевое все. И никакой голубизны!
А по увинченому – снова – уголек красно-оранжевый, а след за ним – бледно-голубой.
Несколько месяцев Клочкед бычки в темноте крутил. Не курил, а крутил и крутил бычки. Массу сигарет извел. Всех знакомых винтовых на это дело подсадил. И никто ничего понять не может, отчего уголек красно-оранжевый, а след за ним – бледно-голубой!?
Только Семарь-Здрахарь посмотрел на это безобразие и веско сказал:
– Это работает эффект Доплера.
Объяснил, тоже мне. Один хуй никто ничего не понял. Причем тут Доплер? К нему самому же не попрешься, выяснять, по какой такой причине уголек красно-оранжевый, а след за ним – бледно-голубой.
Но с тех пор все торчки бычки в темноте крутят. Эффект Доплера изучают. Наука, бля. Красиво, но непонятно!..
13. Человеки из коробок
Я стоял на крыше, и над моей головой кружились ангелы.
Что еще добавить?!
Как это возможно описать!?
Любые слова покажутся пресными, если даже попытаться объять ими то величественное сияние, которым озаряли они меня. Поэтому, я и пытаться даже не буду. Пусть текут эти буквы, пусть складываются в эти неказистые конструкции, что зовутся речью человеческой. Пусть.
А я стоял, и они летели.
Нет, конечно, не просто так я стоял. Нет, не просто так.
Буквально минут десять назад мы с Элеонорой Парадиззз поднялись на чердак четырнадцатиэтажки, неся с собой баяны и винт. Буквально восемь минут назад я ее втрескал. Буквально пять минут назад я втрескался сам и пошел приходоваться под открытое небо.
И оно открылось.
Сперва небо было совсем обычным. Чистым, голубым. С несколькими перистыми облачками. Лето ведь. Июнь.
А потом… Потом я понял, что сделал себе чуток больше, чем следовало.
Элеонора Парадиззз лежала тут же, рядом со мной, в рубероидном желобе для стока воды и тоже смотрела в небо. Не знаю, видела ли она то же, что и я, мы об этом потом никогда не разговаривали, но смотрела она вверх такими зачарованными глазами, с таким сияющим лицом, что я не удивлюсь, если созерцали мы одни и те же великолепные картины.
Не думаю, что это кому-то будет интересно, но если уж я начал эту повесть, то негоже завершать ее, едва начав. Это будет неправильно. Это будет проявление трусости. И поэтому, разорвав пополам свою душу, я, макая в ее кровь пальцы, вывожу эти слова на ступенях лестницы, ведущей тебя, читатель, странные и стремные глубины созерцательного существа, винтового торчка: Безупречно.
Небо, небо:
Пролетел реактивный самолет. Быстро-быстро. Он оставил после себя белый дым инверсионного следа. И след этот, прямой и скругленный одновременно, будто застежка-молния, разделил горние дали на две части. Нет, какое «разделил»? Он приотворил завесу неба. Рассек ту голубую парашу, что вечно маячит над головами, и выпустил сюда, в пределы поднебесной тверди, ангелов:
Но не сразу.
Сперва от следа самолета стали расходиться розовые перья. Не знаю, как еще назвать такое явление. Полосы розоватого света, словно волны от брошенной в небо палки, начали вибрировать, заполняя все видимое пространство.
Вскоре розовое стало светиться все сильнее. В его сиянии появилась странная мощь и вдруг я понял, что это уже не розовый свет, хотя розового там все еще оставалось предостаточно, а чисто-фиолетовый. Спектрально чистый фиолетовый. Пронзительный.
И когда поле моего зрения все оказалось заполнено преходящими друг в друга ветвистыми и перистыми полосами розового и фиолетового, появились они. Ангелы.
19 
