19

Паровоз воспоминаний

– Этот русский ничего, – сказал англичанин на английском, показывая на него пальцем. – Отшлифовать, что-нибудь получится. – Затем поманил пальцем и на достаточно чистом русском спросил: – Какое училище ты заканчивал, друг?

Разумеется, этого нельзя было говорить. Наемничество преследовалось как международное преступление. Корни, откуда ты вышел, требовалось маскировать, ибо когда-то ты захочешь вернуться, а там тебя уже будет дожидаться Интерпол. И потому только улыбочка и непонятный для иностранцев ответ:

– Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь.

Однако в тире по движущимся он отстрелялся не как-нибудь и в атавистическом уклонении от ножей-палок тоже продемонстрировал представление о чем-нибудь. Так что Благовещенск оказался не совсем зряшной потерей времени. Разумеется, он уже знал, что система подготовки нынешних российских офицеров не слишком ценится Западом. А может, и никогда не ценилась. Откуда им было ведать, что он закончил «аэромобилку», у которой хватало юаней на содержание настоящей летающей техники, а не только тренажеров? Зато нанимателям явно приглянулось его знание китайского. Английский в счет не шел – это само собой разумеющееся обстоятельство.

Кстати, неизвестно точно, как в свое время прошло просачивание в наемники у сотоварища со старшего курса, но у него – без особых эксцессов. (Кто-то с большими деньгами и с явным намерением иметь еще большие навел превосходные «мосты» для наемников из стран – осколков России и прочих осколков стран бывшего СНГ, так сказать, осколков второй очереди.) Конечно, пришлось перепрыгнуть некоторые препоны. Но что неожиданно, в основном поставленные внутри собственной головы. Не каждый это умеет. Не каждый, например, способен, затратив годы на получение золоченых «наплечников», внезапно снова снизойти до положения рядового. А ведь так и получалось. Допустим, не этого ли можно было ожидать после такого вопроса нанимателя:

– Ты в джунглях бывал?

Что можно ответить?

– Ну, вообще-то нет. Но в тайге ориентируюсь.

Кто вас после этого поставит старшим отряда? И так по многим пунктам. Так что…

Здравствуй, старая курсантская лямка! Мы по наивности думали, что расстались с тобой насовсем!

Впрягаемся в оглобли.

20

Твердый грунт

– Туды его в качель! – говорит Потап Епифанович на родном русском. Иностранцы группы уверены, что сказано нечто, имеющее смысл. Но как еще выразить эмоциональную бурю, клокочущую внутри. Четко отработанная и свинченная партия в шахматы сыпется, брякается об пол беспорядочным скопищем фигур; прыскают, теряются в зарослях ковра мелкие незначащие пешки. Все подстегивания электроники, многочасовые сосредоточения человека над микроэкраном, все зазря. Там, у края электронной развертки местности, появился новый фактор. И это не какой-то незначительный и в первые секунды необъяснимый загиб графика потерь виртуального противника, вызванный, оказывается, экстраполяцией уточненной сводки погоды. Это реальный слон, а может случиться, и ферзь, вдвинутый в просчитанную плоскость черно-белого поля из непредсказуемой трехмерной реальности. Тяжелая фигура, помимо прочего, мерцающая неясностью цвета. Кто это? Друг? враг? или нейтральный фактор?

– Это пограничный отряд «оранжевых», – поясняет Потап Епифанович, тиская сенсор управления родной «IBM». – Черт знает, что у них на уме?

– Разве они заинтересованы в помощи зараженным? – Задавший вопрос Герман в принципе не ждет ответа. Он прекрасно понимает, что в жизни бывает всякое. Однако командир отряда «Ахернар» снисходит до также ничего не значащих пояснений.

  24