42 
– Врача наверх! – крикнул сопрано-капитан, насколько мог громко.
– Так что, капитан Сурро? – не унимался настырный сержант, – так и будем дожидаться, пока псевдо-люди вскроют нашу консервную…?
– Угомонитесь, Джезуаль. Выполняйте приказ. А если не сидится, слазьте наверх, в оружейникам. Вдруг браши и правда проделали там дыру. Или поможете доктору. Так, держитесь, сейчас двинем в сторону, попробуем их скинуть.
– Ага, как же, – еле слышно прокомментировал неспособный успокоиться штурм-сержант. – Какая скорость у нашей консервной банки, чтобы оторваться? Ее пешком перегонят! Тем более, они уже наверх влезли…
Его причитания заглушил выстрел среднего калибра.
– Хоть артиллеристы заняты делом, – сказал, сидящий с закрытыми глазами, контральто-мичман Гаркуш. – Что они там творят? «Циклопы» отпугивают, что ли?
Палуба шатнулась. Кое-кто испуганно вскочил, решив что у забортных брашей что-то наконец получилось. Но то, просто дернулся, снимаясь с места «четырнадцатый». В динамике послышался смех.
– Хоть бы задавило кого, – высказал общее пожелание один из пехотинцев.
– Как же, задавит! – зло огрызнулся бледный подводник из рядовых. – Это только ваш придурок умудрился…
– Ты, морячек, нашего геройски погибшего По Дутэра не тронь, а то я тебе…
Из динамика вновь послышались исковерканные фразы на эйрарбакском:
– Эй, трус! Моряк – черепаховая голова! Куда совсем стал ехать?
Потом опять смех в сопровождении приглушенных ударов по обшивке – это уже не через гидрофон. Тут меццо-мичман Зуго нащупал оживленный диалог на браши. Все напряженно вслушивались, хотя язык противника разумело меньшинство.
– Что там? – не выдержал давешний морячок.
– Молись богу Доблести, юнга, – повернулся к нему штурм-сержант Джезуаль. – Хотят проделать дыру в твоей колоше.
– Чем? штыком что ли? – неуверенно отшутился подводник.
– Ага, штыком! – передразнил пехотный сержант. – Собираются пристыковать к нам кумулятивную гранату… или гранаты – не понял ясно.
– А они у них есть? – спросил моряк, втягивая голову в узенькие плечи.
– Я что, сквозь стену вижу, да? Чего ж все-таки у вас тут нету бойниц? И сколько это терпеть, а? Надо выбираться, сойтись с ними врукопашной, так ведь? Кто со мной?! – спросил Джеузуаль привставая.
– Штурм-сержант, извольте сесть! – рявкнул на него Стат Косакри. – Вы слышали приказ?!
– Но, лейтенант…
– Сядьте, и не рыпа…
«Ползун» зазвенел, шатнулся. Это снова над головой шандарахнул средний калибр – стамиллиметровка. А главный, похоже, вывели из строя, подумалось Косакри.
Тут наверху снова приподнялся люк. Появился бортовой врач. Он поддерживал медленно двигающегося артиллериста, рука которого была вроде как укорочена, но зато обильно перепелёнута бинтом.
– Что там? – спросил все-таки вскочивший сержант Джезуаль, рассчитывая на ответ врача, а вовсе не раненого. Однако тот остановился, на ступени; чуть шатнулся, так что все смотрящие подались вперед в невольном порыве подхватить, и с кривой улыбочкой, которая в теперешнем его положении, да и вообще в общей разрухе, многого стоила, произнес:
– Да, пусть толпятся, выродки Мятой луны. Сами себе мешают.
– В смысле? – спросил приснявший гарнитуру меццо-мичман Зуго.
– Так сами же загородили нас от своих же танков. Придурки.
Всем сразу стало веселее. И теперь вполне получалось представить творящееся снаружи в свете несколько более умильном, даже сатирическом. Вот они, недотепы с юга, мечутся вокруг трехэтажного железа, стукают прикладами, чтоб открыли, уклоняются от прущих себе напрямки гусениц, ищут гранаты, кои давно растратили на ерунду, или вовсе забыли в своей десантной барже, а «ползун» тем временем, неважно что по чуть-чуть, но так или иначе, а приближается к берегу. А там уж, когда дочухает… И собственно, что там? Разве на пляж уже высаживается подкрепление с нормальных субмарин-танковозов? Вроде бы… Ладно, пока доберемся, докатимся, командование что-нибудь да сообразить.
А гидрофон тем временем, с помощью умной руки акустика Зуго ловил всё новые кавалькады угроз. В моменты, когда требовалось переводить, кто-нибудь делал это синхронно. В конце-концов выявился самый лучший знаток языка браши – временно отстраненный от дел баритон-капитан Эгаш. Он и занимался фонетикой.
Однако искусственная Трехсолнцевая Вселенная явно не любит однообразия, и особо не признает, когда это однообразие повисает в некой радостной, даже относительно безопасной фазе. Тут уж Трехсолцевая не дремлет – она задергивает штору, мгновенно производит незримую пертурбацию, и вот уже перед вами совсем другие декорации – совершенно неожиданные: и на каком только складе они до сей поры пылились? Конечно, помещенный в общем-то неизвестно где, но условно принимая, что в голове, логический аппарат сразу же изобретает причины, следствия и, так сказать, «объяснимые опытом» результаты свершившегося, но вот сознание в общем… Но куда оно денется? Оно так подавлено произошедшей перестановкой, так поглощено мельтешащей вокруг каруселью жизни, что распутывать какие-то торчащие оттуда да отсюда нити искусственных швов, извлекать их и заглядывать в щелочку – «а что там за занавесочкой?» – у него совсем не выходит. Слишком резко падает, накладывается на мир новое слайдовое шоу.
42 
