76 
— Понял теперь.
— Прихожу, короче, на поезд — стоит мой кореш, сопли жует: какие-то у него проблемы с визой возникли. Ешь твою, думаю! Чего я там один, найду?
— В натуре.
— А он — давай, двигай, в Белграде я тебя нагоню, у меня тут работы на два дня от силы. Я тебе дам телефоны одного департамента, правительственные люди там сидят — тебя встретят, устроят, все как положено будет. А я приеду — в часть вместе добираться будем, не боись.
— И ты поехал?
— А чего мне терять? Поехал!
— И как?
— Обалдеть. Прилетаю, значит, беру такси в аэропорту, еду в город. Стоит блок-пост. «Документы давай!» Показал. «Иностранец! Шпион! Мы с тобой сейчас разберемся!» Это я и без перевода понял.
Хватают меня под руки да в тюрьму местную. Тюрьма — сдохнуть можно, конечно.
— Чего, суровая?
— Да подвал обыкновенный в доме жилом, правда, там никто не живет уже давно… Пару клеток-комнатушек отгородили — камеры сделали, называется.
— И что дальше?
— Я третьим стал в нашей камере. Сидел там уже один румын, который, как и я, за каким-то хреном в эту чертову страну приперся. И местный, серб, который куда-то там какое-то оружие переправлял — я толком и не разобрался, чего он натворил, но за что-то его посадили. Трое суток сижу — на хрен никому не нужен, никто со мной и не думает разбираться. А кормят, как собак, сдохнуть можно.
— Плохо небось совсем было, да? — с сочувствием поинтересовался Николай, окидывая взглядом их уставленный закусками стол.
— Ты знаешь, что такое бобовая каша?
— Наверное, представляю.
— Ни фига ты, Коля, не представляешь. Только не обижайся, потому что я и сам до поры до времени не думал, что такое можно людям давать.
— Так что ж там, Саша, за каша такая страшная была, господи?
— Представь — сербы бобы потолкут, кипяточком зальют — жрите, господа. Бля!
— Ты это… не расстраивайся особо. Все прошло уже. Давай лучше еще по пятьдесят — для поправки настроения. И закусим, — предложил Коля, — тут у нас, слава Богу, не бобовая кашка по-сербски.
— Ты прав.
Они снова выпили, и Александр продолжил повествование, по ходу дела аппетитно закусывая:
— На четвертые сутки приходят двое… А, стой! Забыл рассказать. Меня, как в камеру сунули, обыскали не очень старательно — куртку, штаны протрясли, а в тенниске, в нагрудном кармане, две сигареты «Бонд» в мягкой пачке не заметили. Я их достал, серб откуда-то из угла вытащил спичечный коробок — сидим, курим, балдеем. Румыну тоже предлагали затянуться, так тот отказался. И вдруг двери камеры открываются, вбегает наш охранник — злой-презлой!
— За курево?
— Ну! Да как звезданет мне по голове дубинкой! Короче, сигарета в одну сторону, я — в другую. Дубинка по касательной прошла, так мне показалось, что ухо в трубочку скрутилось и тут же раскрутилось. Болит — не могу прямо. А он, не останавливаясь, с разворота, сербу — прямо по морде. Я уж думал, тот сигарету и проглотит.
— Бляха, сука, а?
— Не, ты самый смех-то послушай. Мы, так сказать, за дело получили. А румын, козел, курить же отказался — сидел весь такой примерный и на нас осуждающе смотрел. Так охранник, «повоспитывав» нас, постоял-постоял, посмотрел на румынскую рожу — да как звезданет и ему, для профилактики! — громко рассмеялся Александр, и Николай, представив эту невеселую в общем картину, искренне поддержал смехом своего нового знакомого. — Так эта сука румынская на нас так обиделась, что совсем с нами разговаривать перестала.
— Ну, кадры!
— Ага, эти «кадры» нас с сербом за непослушание и нарушение режима в колодки заковали.
— В смысле?
— В прямом смысле — две доски с прорезями для рук и ног связываются вместе. И ты сидишь, как сыч, ничего сделать не можешь. Ни сидеть толком, ни лежать. Спина затекает, суставы ломит — жить не хочется.
— Ни черта себе!
— Да, братка, дела были… Давай еще, что ли?
— Давай, сколько той жизни! — и Николай сам разлил коньяк по рюмкам, постаравшись налить своему собеседнику чуть побольше, чем себе.
— Так слушай дальше.
— Слушаю.
— «На четвертые сутки приходят двое с автоматами наизготовку. Подходят ко мне, и один показывает: «Тебя, мол, пришли мы пиф-паф». И затвор своего автомата передергивает, гад, в грудь мне стволом тычет. Второй то же самое делает — и ржут оба, про что-то между собой договариваются. Я, скажу тебе честно, даже струхнул слегка…
76 
