Последние отзывы

  17  

Старлей принялся умело, с пониманием, ощупывать плечо и предплечье сержанта.

— Где болит? Здесь?

— Ага, — чуть не взвыл от боли Груша, ежась под жесткими пальцами Банды.

Тот сосредоточенно тискал руку сержанта.

— А хрен я тебе не полностью отбил? Шевелится еще? — специально отвлек Банда внимание Грушевского, и когда тот невольно ошарашенно опустил глаза к своим штанам, сильно и четко, как учили когда-то в Рязановке, дернул за руку, вправляя на место вывихнутый сустав.

— Ай, бля, твою мать! — заверещал травмированный, пронзенный острой болью.

— Не ной! Рукой пошевели… Ну вот видишь, целый. До дембеля заживет… Или до суда.

— Товарищ старший лейтенант… — снова заканючил сержант, просительно заглядывая Банде в глаза.

— Заткнись пока. Я тебе слова не давал… Анушидзе, собери здесь всю роту. Всех, свободных от караула. И этого, Савельева, тоже сюда.

Когда через несколько минут все собрались и устроились кто где, Банда сел посередине блиндажа на перевернутый ящик и, чеканя каждое слово, будто гвозди вбивая, в тяжело повисшей тишине произнес:

— То, что сегодня произошло, — позор. Вас, — он смерил взглядом Грушевского и Савельева, — я всегда уважал как хороших солдат. Мы вместе не раз были на волосок от смерти, но в вас я был уверен всегда… Сейчас я вас не уважаю. Вы — не мужики! Слава Богу, что через несколько дней вы дембельнетесь, и я никогда не пойду с вами ни в рейд, ни в разведку…

Он помолчал несколько минут, собираясь с мыслями, и никто не посмел в это время издать ни единого звука.

— Но все вы, — обвел взглядом Сашка собравшихся бойцов, — сволочи. Никто не помешал, ни у кого совести не оказалось… Я вам про интернациональный долг трындеть не буду, это вам и замполит расскажет, когда в гарнизон вернемся. Я вам только одно скажу — если эта несчастная кому-нибудь из своих обмолвится о том, что вы с ней сотворили, «духи» вам будут каждый день «лекции читать» по интернациональному долгу…

Бондарович снова помолчал, а потом резко закончил свою небольшую речь:

— Короче, так. О происшедшем здесь я пока никому не доложу. Вам всем советую тоже — ни слова.

Никому, ясно? Даже другу из соседней роты. Но если это дело всплывет, все, кто виноват, пойдут под суд. Покрывать никого не буду. Ни за глупость детскую, — он глянул в сторону новобранцев-«держателей», — ни за геройство в прошлом, слышите, Савельев с Грушевским… Все понятно? Вопросы есть?

…В тот раз их пронесло. Женщина, вернувшись в кишлак, видимо, промолчала. Савельев и Грушевский дембельнулись, а оставшиеся бойцы их роты несколько месяцев подряд рвали все жилы, прилагая абсолютно немыслимые усилия, чтобы вернуть уважение своего Банды…

* * *

• Муравейник живет.
• Кто-то лапку сломал — не в счет.
• А до свадьбы заживет.
• А помрет — так помрет…

Сашка положил автомат рядом с собой на сиденье и жадно закурил.

Это всегда с ним происходило — после боя, после напряжения всех физических и моральных сил, вдруг мелко-мелко начинали дрожать руки, и для того, чтобы успокоиться, парень всегда хватался за сигарету.

Он закрыл глаза, откинулся на спинку сиденья с высоким удобным подголовником и расслабился.

«Слишком много всего сразу», — промелькнула в голове тоскливая мысль.

Разве мог он тогда, выходя из Афганистана, подумать, что война для него еще не кончилась? Что еще не раз будут предательски дрожать у него руки, только что сжимавшие «калашник», сбрасывая напряжение боя?..

Докурив, он щелчком выбросил сигарету в форточку, сделал несколько больших глотков воды из фляги и со вздохом завел двигатель.

— Ничего не поделаешь — ты, Банда, влип. Хочешь жить дальше — выкручивайся! — чтобы хоть немного взбодриться, вслух сказал он самому себе.

Он отпустил ручник, с радостью убедившись, что после экстренного торможения эта штука все еще работает, включил передачу, и джип, резво набирая обороты, снова устремился к границе.

Сашка не заметил, как быстро бежало сегодня время. Только сейчас, вылетев из-за очередного поворота, он понял, что день кончился — заходящее солнце огромным красным шаром висело над самым горизонтом, утратив свой ослепительный дневной блеск и обжигающий все живое нестерпимый жар. Горы за спиной парня налились сочным розовым цветом, а из расщелин и ложбин поползли тени, как будто концентрировавшие в себе ночную непролазную темень.

  17