Лёгкий, ненавязчивый романчик 
134 
– Честно говоря, мне это не очень интересно. Я не хочу, чтобы ты портил мне настроение своими рассказами. Если ты избавишь меня от своих сетований, я, так и быть, куплю тебе в городе ланч.
– Мне не нужен ланч, мистер Дебори.
– Так что же тебе нужно?
– Я – художник, а не попрошайка. Я опытный певец и композитор. Мне нужна работа в приличной группе, исполняющей кантри и вестерны.
Боже милостивый, думаю я, будто вокруг меня кишмя кишат такие группы, а главное – будто они все только и мечтают о таком квелом зомби. Но я молчу и позволяю ему дальше распространяться о том, в какое плачевное состояние привели этот чертов мир долбаные наркодилеры, умственно отсталые феминистки, уроды-психиатры и прочие мудозвоны.
Это происходит через неделю после убийства Леннона, накануне дня зимнего солнцестояния, и потому я слушаю его молча. Я понимаю, что его появление – это своеобразный барометр, свидетельствующий о сгущающемся духовном климате нации. Но еще я знаю, что после самых мрачных эпох наступает победа юного света, о чем ему и сообщаю. Он не поворачивает головы, но я вижу, как край его рта начинает подергиваться не то в ухмылке, не то пытаясь раздвинуться в улыбку. Это зрелище производит неприятное впечатление, он напоминает омара, приподнимающего свою склизкую губу над потухшей сигаретой, но это его первая человеческая реакция после ядовитой напыщенности, и мне это показалось благоприятным знаком. Я ошибался.
– Победа? Когда семьдесят процентов населения голосует за второсортного престарелого актера, считающего, что все лица, получающие пособия, должны быть кастрированы? Ну вот я получал пособие! И продуктовые карточки. Если художник не хочет продаваться вампирам, это единственный способ выжить для него. Вы себе не представляете, чего я наслушался от водителя автобуса и этой ведьмы в Айдахо, а теперь еще этот чертов сумах…
– Послушай, панк, – очень вежливо произношу я, так как понимаю, что человек, преодолевший четыре тысячи мили, чтобы познакомиться со старым толстым лысым писателем, произведения которого он даже не читал, в надежде, что тот пристроит его солистом в несуществующую группу, действительно должен находиться в очень тяжелом положении. Поэтому я решаю поделиться с ним своей мудростью. – Понимаешь, тебе надо изменить свое сознание. По логике твоих мыслей завтра будет хуже, чем вчера, новая неделя хуже, чем предыдущая, а следующая жизнь – если ты, конечно, в нее веришь, хуже, чем нынешняя. Чем это может кончиться? Тем, что ты просто исчезнешь.
Он откидывается на спинку кресла и смотрит в окно на Орегонские пруды, которые мы проезжаем.
– А мне плевать, мистер, – отвечает он.
Поэтому я даю ему три доллара и советую что-нибудь съесть, пока я езжу по магазинам. И тут мы впервые встречаемся с ним глазами. Они у него неестественно большие, свинцово-серые, с огромной радужкой. В соответствии с некоторыми восточными учениями, просвечивающая под зрачком радужка свидетельствует о «разбалансированности и обреченности телесной оболочки» – то, что называется санпаку. Из чего я делаю вывод, что странные глаза Патрика указывают на состояние сверх-санпаку, нечто, находящееся за пределами обреченности.
– Вы за мной заедете?
В его интонации звучит как угроза, так и отчаяние.
– Не знаю, – признаюсь я. – Мне надо подумать.
И я передаю ему рюкзак. Проталкивая его в дверь, я ощущаю под брезентом зловещее очертание какого-то твердого предмета, и это заставляет меня помедлить.
– Может, тебе нужно больше? – спрашиваю я. Но он уже вытащил рюкзак и отвернулся.
Больше всего это похоже на армейский пистолет 45-го калибра. Но я не могу сказать наверняка. Я не знаю, что мне делать, – не то оставить его на улице, не то вызывать копов. Мне уже наплевать на провод, я заезжаю в видеосалон, меняю кассету «Битлз на стадионе Ши» на новую и возвращаюсь обратно. Он уже сидит на поребрике, на своем рюкзаке, с белым пакетом в руках, прекрасно гармонирующим с белой мазью на его лице.
– Залезай, – говорю я.
По дороге обратно он снова начинает жаловаться на жестокосердных обитателей Восточного побережья, которые ни в чем не хотели ему помочь, когда сам он помогал всем.
– Назови хотя бы одного, – говорю я.
– Кого?
– Кому ты помог.
– Например, одной крошке из Нью-Джерси, – после паузы произносит он. – Хитрая такая, но недотрога. Я помог ей бросить эту лицемерную школу и встать на истинный путь.
134 
