Последние отзывы

  106  

Он выслушал переданное ему сообщение, кивнул своей анемичной спутнице, давая понять, что беспокоиться не о чем, и спросил, четко артикулируя звуки «Сколько это будет стоить?» Ему ответили. Судя по всему, названная сумма удовлетворила черноволосого красавца, потому что он улыбнулся и коротко бросил в микрофон: «Действуйте».

С этого момента ночная Москва взорвалась телефонными звонками, в камерах сгорания начал воспламеняться дорогой этилированный бензин, и десятки красивых, сильных, неплохо образованных молодых людей взялись за дело с энергией, свидетельствовавшей о том, что им весьма прилично платят. В результате этих действий в Москве и Московской области произошло несколько прискорбных событий.

Мирно спавший на мансарде своей дачи Чапай проснулся лишь на одно короткое мгновение, когда на его лицо опустилась влажная, удушливо воняющая хлороформом тряпка. Он успел коротко замычать и два раза дернуться на кровати, сбивая к ногам легкое байковое одеяло. Когда сопротивление прекратилось, ему открыли рот, влили туда полбутылки водки и подожгли матрас. Старая комковатая вата горела неохотно, но в конце концов от тлеющей постели вспыхнули занавески, и через пару часов дача сгорела дотла вместе с Чапаем и урожаем лука, разложенным для просушки на веранде.

Напарник Чапая по кличке Клюв провел вечер в ночном клубе, где после полуночи начиналось стриптиз-шоу и можно было подцепить сговорчивую девчонку. Он как раз высматривал ножки постройнее, когда ему вдруг захотелось отлить. Он отлучился в туалет и больше не вернулся за свой столик. Его нашли под утро в запертой изнутри кабинке мужского сортира. Глаза Клюва были открыты, рот испачкан подсохшей белой пеной. В руке он сжимал пустой одноразовый шприц. Вскрытие показало, что Клюв умер от лошадиной дозы героина. Это было довольно странно, поскольку раньше Клюв никогда не употреблял наркотики, но, в конце концов, все когда-нибудь случается впервые.

Никто из лежавших в восемнадцатой палате травматологического отделения районной больницы пациентов не мог сказать, зачем покрытому гипсовой броней новичку, поступившему накануне, потребовалось выходить в коридор и, более того, на лестницу. Это было странно, поскольку дело происходило в промежутке между тремя и четырьмя часами ночи. Бедняга оступился на верхней ступеньке и скатился вниз. До нижней площадки он добрался уже мертвым, с неестественно свернутой набок головой. Дежурный врач, заглянув в его историю болезни, пожал плечами: у парня выдался неудачный денек, в течение которого он дважды ухитрился скатиться с лестницы. Если бы Ляпа мог говорить, он сказал бы, что все было совсем не так, но говорить он, увы, не мог — мешали сломанная шея и то обстоятельство, что он был мертв.

Той же ночью какие-то люди в черных масках ворвались в квартиру Свиста и вынесли оттуда все подчистую, не оставив даже мебели. Жену Свиста заперли в ванной, а самого Свиста, который пытался оказать сопротивление и даже ухитрился хорошенько приложить одного из грабителей, пырнули охотничьим ножом сначала в живот, а потом в горло.

Той же ночью, примерно в половине второго, полусонная дежурная сестра в приемном отделении института Склифосовского выдала позвонившей ей по телефону взволнованной женщине полную информацию о состоянии госпитализированного с ножевыми ранениями Николая Андреевича Аверкина. Состояние больного было тяжелым, но стабильным и не вызывало опасений за его жизнь. Аверкин начал идти на поправку, что очень обрадовало звонившую даму, которая представилась его женой.

Был самый глухой предрассветный час, когда подожженный Аполлошей бикфордов шнур догорел до конца, и очередь дошла до Николая Аверкина.

* * *

Молоденькая, симпатичная и оттого преувеличенно суровая медицинская сестра собрала свои причиндалы, суховато пожелала пациентам спокойной ночи и вышла из палаты. Близилась полночь.

Укол принес облегчение. Боль, которая вгрызалась прямо в кишки раскаленными железными зубами, начала утихать, и по телу стала быстро распространяться приятная умиротворяющая прохлада. «Слишком быстро, подумал Аверкин, чувствуя, как начинают слипаться глаза. — Слишком быстро и слишком приятно. Морфий, что ли? Надо бы отказаться от этой дряни, пока она мне не понравилась по-настоящему. Боль — ерунда, терпели и не такую, и без всякого морфия, между прочим. Правда, дело тут не только в боли. Дело в том, что после укола можно заснуть и ни о чем не думать. К примеру, о том, каким кретином я оказался. А все потому, что мне очень хотелось хотя бы на время остановить мясорубку, которая вертелась в голове. Забыться-то я забылся, но вот мясорубка не остановилась и сама собой навертела такого фарша, что вспомнить стыдно. Хорошо, что эти мерзавцы украли диктофон вместе с пленкой, на которой записано, как я строю из себя идиота и называю бандита Забродовым. Впрочем, какая разница? Придется во всем признаться Иллариону. Вот придет завтра он и спросит: Коля, друг, какой черт понес тебя на эти галеры? Что я ему отвечу? Правду я ему отвечу, вот что».

  106