Лёгкий, ненавязчивый романчик 
70 
– Ты мне ответишь за “козла”! – вскинулся Мудя, но Стас молча врезал ему по шее, и он заткнулся.
Арцыбашев осуждающе покачал головой и, повернувшись к Змею, развел руками: не судьба. Змей скорчил скорбную мину, забросил свою сумку на заднее сиденье “девятки” и пошел открывать ворота.
– Ни пуха, – пожелал Арцыбашев, когда машина, выехав из ангара, на секунду притормозила.
– К черту, Митрич, – ответил Стас. – Ждите, мы мигом.
Глядя вслед удаляющейся “девятке”, Арцыбашев подумал, что все ведут себя так, словно собрались на пикник, но в последнюю минуту вспомнили, что не купили водки, и отправились за ней. Он закурил, вернулся в ангар, закрыл ворота и, подойдя к своему мотоциклу, с натугой снял с багажника средних размеров кожаную сумку. Прежде чем открыть ее, он докурил сигарету до конца и тщательно затоптал окурок.
Был конец августа. Часы на запястье Арцыбашева показывали четверть пятого. До перестрелки возле банковского броневика оставалось чуть больше часа.
* * *
Напарником Юрия был ворчливый толстяк, похожий на втиснутый в форменные брюки винный бочонок. На верхнем торце бочонка помещался розовый шар головы, увенчанный жидкой рыжеватой прической и обрамленный короткой клочковатой бородкой того же оттенка, что и шевелюра. Зубы у него были трех разновидностей: собственные, основательно подпорченные и пожелтевшие от никотина, а также железные и золотые. Когда напарник Юрия вдруг хотел улыбнуться, его рот становился похожим на небывалую радугу, от вида которой Филарета неизменно бросало в дрожь. Впрочем, улыбался он редко, предпочитая молча курить с самым недовольным видом или ворчливо бормотать себе под нос, с одинаковым раздражением комментируя все – от событий международной политики до собственной изжоги. Все звали его просто Борей, и он, казалось, не имел ничего против, хотя ему уже основательно перевалило за пятьдесят.
Проходя по коридорам банка в компании Бори, Юрий частенько ловил на себе насмешливые взгляды. Боря был ворчун и растяпа, которому никогда не доверяли ничего более ответственного, чем сбор выручки с овощных магазинов, и Юрию потребовалось время, чтобы осознать простую истину: коллеги невольно отождествляли его самого с напарником. Так сказать, скажи мне, кто твой друг…
Уяснив для себя этот неутешительный факт, Юрий только пожал плечами: в конце концов, все было правильно. Куда еще послать новичка? Боря был чем-то вроде пробного камня, и водитель броневика, который обслуживал крупные перевозки, добродушный зубоскал Мишка Сафонов, однажды прямо сказал Юрию:
"Ты, браток, не бери в голову. Просто у нас порядок такой. Если ты в одной упряжке с Борей полгода продержишься, значит, работать тебе у нас до пенсии. Всему свое время. Тем более, стреляешь ты классно, и с Арцыбашевым, как говорится, не разлей вода”.
Юрий пропустил широкий кожаный ремень сквозь петли на кобуре и рывком затянул его на талии. Тяжелая кобура привычно легла на бедро. Рядом с ним Боря с лязгом захлопнул дверцу шкафчика и стал звенеть связкой ключей, что-то невнятно бормоча и поминутно поминая чью-то мать.
– Что? – спросил Юрий, которому это надоело. Он уже успел хорошо изучить Борю и знал, что, если заставить того два или три раза повторить тирады, толстяк окончательно раздражится и наконец замолчит.
– Я говорю, пойду проверю машину, – более внятно повторил Боря. – Не тянет ни хрена, мать ее. Это же надо было додуматься – “Ниву” бронировать! Она и так еле ползает, а тут еще столько лишнего железа. Козлы, мать их, нормальную машину не могут купить, а мы из-за них должны жизнью рисковать…
Юрий уже знал, что Боря проработал инкассатором двадцать пять лет и за все это время ни разу не подвергся нападению. Поэтому он с легким сердцем пропустил Борины слова мимо ушей и принялся поправлять галстук перед укрепленным внутри шкафчика осколком зеркала.
– Кстати, – сказал Боря перед тем как уйти, – в разбитое зеркало смотреться нельзя. Говорят, плохая примета. Помереть можно.
Юрий сплюнул. Ну что за человек! Там, в Грозном, он знал одного такого. Тот был майором спецназа, профессиональным воякой, бесстрашным человеком и ворчуном, который шел через огонь и смерть, недовольно бормоча, и оставался целым там, где не выживал никто. Как будто смерть специально обходила его стороной. Майора сторонились, идти с ним на задание считалось плохой приметой, и примета эта, к сожалению, чаще всего оказывалась верной. Справедливости ради стоит заметить, что в бою майор не щадил себя и всегда делал все, чтобы вытащить своих товарищей из огня, а когда они все-таки оставались там, ходил чернее тучи. В конце концов он подорвался на мине, да так, что от него мало что нашли, и Юрий часто думал потом: а было ли это случайностью? Быть может, хмурый майор просто устал?
70 
