очень нудно 
6 
— А потом?
Вопрос был задан настолько серьезным тоном, что Банда с тревогой взглянул на девушку.
Крепко сжав губы, она смотрела прямо перед собой, на яркое пятно света фар на набегающей навстречу дороге, и Банде вдруг показалось, что стена холодного отчуждения выросла за последние часы между ними и развела по разные стороны баррикад.
Чтобы отогнать от себя тревожные мысли, он перевел разговор на другую тему:
— Алина, а не позвонить ли нам твоему отцу? Он, я думаю, заждался уже от меня весточки.
— От тебя? Почему от тебя? — недоуменно спросила она Банду. — Неужели?..
— Да, — кивнул Банда, не без удовольствия представив, какой эффект произведут его слова. — Он все знает, он единственный, кто знал, что по следам террористов пошел я. Мы с ним, если хочешь знать, несколько раз встречались после твоего похищения…
— …Он же видеть тебя не мог! Он же нам с мамой даже запретил упоминать в доме твое имя!
— Даже такие умные люди, как Владимир Александрович, могут иногда ошибаться. Знаешь, мне понравилось, что он умеет признавать свои ошибки. Мой тесть — мировой мужик!
— Твой тесть?! — изумлению Алины не было предела. — Ну ты даешь!
— А что, разве ты передумала выходить за меня замуж? — подмигнул ей Банда. — Ты что, разлюбила меня, пока по Европе путешествовала?
— Банда!..
— Смотри, ты рискуешь, так меня называя. Скоро и у тебя будет такая же фамилия. Не век же тебе Большаковой ходить. Будешь госпожой Бондарович, иначе говоря — Бандой…
— Сашка, как я тебя люблю! — девушка внезапно порывисто обняла его, страстно целуя в щеку, ухо, шею.
Александр чуть не выпустил руль от неожиданности.
— Ну-ну, Алинушка! Перестань целоваться, а то я сейчас остановлюсь — и пусть ФСБ берет нас тепленькими. Прямо здесь, на дороге, — он и впрямь испытывал жуткое желание ударить по тормозам и обнять родное, милое существо, зацеловать его, заласкать, изливая всю свою нежность и любовь, и лишь неимоверным усилием воли заставил себя не бросить руль.
— Милый, я тебя никому не отдам!
— А я не отдамся…
Наконец она отодвинулась от него и снова строго нахмурила брови.
— Так что, вы с папой нашли общий язык?
— Я же тебе пытаюсь рассказать, а ты не слушаешь, — пошутил Банда, мягко улыбнувшись.
— Говори, я слушаю. Еще как слушаю!
— Короче, рассказывать-то особо и нечего. Сначала мы с ним здорово поругались, и он меня выгнал из своего кабинета. Потом я снова пришел к нему, поговорил начистоту. Я сыграл ва-банк, выложил Владимиру Александровичу все, что знал про него и про ФСБ… Точнее, в то время я еще ничего не знал, а лишь догадывался. В конце концов он понял, что от меня может быть какая-то польза…
— Еще бы! — удовлетворенно вставила Алина.
— Да и терять ему было нечего, — продолжал Банда. — После того, как ты исчезла, ему, как мне показалось, стали абсолютно безразличны все игры вокруг генерал-лейтенанта Большакова, великого специалиста по части ракетных двигателей. Все эти иранцы, гэбисты, спецслужбы… И мы поговорили откровенно, как мужчины… Нет, даже не как мужчины, а как отец и жених, как два человека, у которых нет на свете дороже существа, чем ты… В общем, он поверил, что я тебя найду и спасу. И я это сделал.
— Сашенька! Я… — Алина не находила слов от переполнявших ее чувств.
— И теперь я думаю… «Ты толко нэ абыжайся, но я тэбэ адын умный вэщ скажу!» — процитировал он фразу из любимого «Мимино». — Если он после всего этого не отдаст тебя за меня — я тебя сам в заложницы возьму. Пока не согласится.
— Согласится! Конечно, согласится! — она радостно захлопала в ладоши. — Мы с мамой его обязательно уломаем!
— Надеюсь.
— А я уверена!
— Алина, — он на секунду оторвался от дороги и взглянул на девушку, — ты знаешь… Я, по-моему, уже очень давно не говорил тебе этого…
— Что?
— Я тебя очень-очень люблю!
— Саша, и я тебя!
…Черная «Волга», отвоеванная у незадачливых «киллеров» из ФСБ, на огромной скорости неслась к Джанкою…
II
Генерал Большаков совсем сдал. Осунувшийся и похудевший, без прежней уверенности во взгляде, он целые дни просиживал дома, в кабинете, не выходя на работу, и думал о чем-то, тупо уставившись в стол перед собой. Он ждал. Он каждую минуту ждал каких-либо вестей. Он готов был уже даже к самому худшему. Лишь бы только не неизвестность, не это молчание!
6 
