Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
77 
Выслушав его, Вергилий кивнул.
– Если он меня послушается – а он это непременно сделает, потому что мы старые друзья...
– Известите его – это крайне важно. Но как-нибудь так, не обостряя: видеофоны тоже могут прослушиваться.
– Ничего, мне достаточно намекнуть, ведь мы понимаем друг друга с полуслова.
– В таком случае я остаюсь здесь и никуда не еду, – решил Эрик. – Тем более сейчас он совершенно один в гостинице.
– Кто один?
– Риг.
– Непременно прихватите пистолет, доктор, – сказал Вергилий, снимая трубку видеофона. – Соедините меня с Секретарем Молинари, Вергилий Аккерман у аппарата.
Эрик впервые за долгое время расслабился, утопая в одном из роскошных начальственных кресел в кабинете Аккермана.
– Мистер Аккерман! – донесся срывающийся голос с другого конца провода; изображение мелькало и было неразборчивым, как во внезапно испортившемся телевизоре. – Мистер Аккерман, доктор Арома у вас?
– У меня, а в чем дело?
– Мы уже несколько часов не можем его отыскать. Передайте доктору...
Помехи и шипение по связи.
– Что такое? – взволнованно подскочил Эрик.
Тот же вопрос Вергилий прокричал в трубку, только другими словами, не стесняясь в выражениях, в том числе в адрес компании коммуникаций, осуществляющей такой вид связи.
Наконец звук появился вновь, и картинка на экране успокоилась.
– Мистер Молинари мертв, – опустошенным голосом сказал бледный как смерть оператор телефонной станции Белого Дома. – Вот уже два часа. Доктор Тигарден сообщил, что это был разрыв аорты.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
На крыше Белого Дома Эрика встретил Дон Фестенбург.
– Где вы были, доктор, – заикаясь от волнения, выговорил он. Фестенбург поспешил вперед, показывая дорогу.
Эрик, с искусственным сердцем в чемоданчике, торопился следом.
У дверей спальни Секретаря их ждал изможденный Тигарден.
– Куда же вы пропали, черт побери?
«Если бы ты знал, что я сделал для человечества за это время», – подумал Эрик, но вместо этого сказал:
– Заморозили?
– Да?
– Обмен веществ?
– Почти полностью остановлен. Послушайте, у меня инструкция, нарушать которую мы не имеем права.
Тигарден вручил доктору пачку листов бумаги – завещание Молинари.
Так и есть, запрет на трансплантацию, никаких искусственных органов, даже если жизнь секретаря будет под угрозой.
– Он случайно, не из секты Свидетелей Иеговы?
– Что, доктор?
– Ладно, проехали. Что мы можем сделать?
– Мы консультировались у верховного прокурора. Орган можно трансплантировать лишь по письменному разрешению пациента.
– Но почему? Зачем ему это понадобилось?
– Не знаю, – удрученно покачал головой Тигарден.
Вмешался Дон Фестенбург:
– Френик уже знает.
– И?
– Выразил соболезнование, – почти с ехидцей сказал «молодой да ранний».
– Сейчас не время заниматься политикой.
Эрик подошел к кровати, где в сплетении проводов и прозрачных трубок с физиорастворами лежало тело бывшего Секретаря ООН. Лицо покрывала специальная маска, считывающая мельчайшие импульсы головного мозга. Мозг следовало сохранить любой ценой: без него оживление окажется невозможным, в лучшем случае удастся разбудить человекоподобный овощ.
Но как его разбудить, если этот параноик собственной волей отменил единственное возможное средство – и тем отбросил медицину на столетие назад?
– Вице-президент Приндл готов к выступлению в прямом эфире, – снова напоминал о своем присутствии Дон Фестенбург.
– Текст речи уже у него. Точнее, два варианта, и от вас зависит, доктор, который ему читать.
– Вы их загодя составили? – хмуро поинтересовался Эрик.
– Мы же профессионалы, – несколько обиженно пожал плечами Дон Фестенбург.
– Что делать, доктор? – заныл Тигарден, которому, видимо, случившееся грозило большими неприятностями.
– Выведите двойника, – вдруг сказал Эрик.
– Двойника? – переспросил Дон Фестенбург.
– Двойника? – недоуменно произнес Тигарден.
– Да, – до Эрика стал доходить смысл политического завещания Молинари и предполагаемого Секретарем сценария развития событий. – Там это недвусмысленно указано. Исполните его волю.
– Конечно, можно вывести двойника, – начал Дон Фестенбург, – но...
77 
