Последние отзывы

  117  

– Где?

Маша провела пальцем:

– Вот он, из-за тебя все испортила. Точно, был медведь. Паук – он к доброй вести, а медведь… Не знаю, к чему, но, наверное, к деньгам. Так что из-за тебя я кучу денег потеряла.

– Хочешь сказать, за кофе платить не станешь?

– Нет, за кофе заплачу. За удовольствие платить надо, это первая заповедь.

– Чья?

– Моя, – сказала Маша.

– А я думал…

– Мне плевать, что ты думал, – Маша положила деньги, раздавила окурок о смазанную кофейную кляксу, теперь уже напоминавшую только клубок, и, легко спрыгнув с табурета, ушла из кафе.

«Наверное, гость уже свалил, папашка один, вот тут я его и возьму тепленького. Пусть раскошеливается, нечего жмотом быть. Ушел из семьи, оставил дочь.» пусть теперь подпитывает, если не духовно, то хоть финансово".

Она вошла во двор мастерской. В окнах горел свет.

Маша решила заглянуть, ушел ли гость. Мужчины сидели и, судя по лицу отца, было понятно, он изрядно пьян и не в духе. Одна бутылка виски уже стояла у ножки журнального столика, вторая на столе – пустая наполовину.

"Вот бы вас сейчас ментам сдать, пьяниц несчастных! Но они только уличных пьяниц забирают… Вроде бы виски вам осталось с полбутылки выпить, пойду еще чашку кофе опрокину, полюбезничаю с барменом.

Парень он ничего, мне такие нравятся. Не наглый".

На чашку кофе денег еще хватало. Она направилась уже знакомым маршрутом и через дверь увидела, что ее место не занято.

"Словно я табличку повесила: «Место не занимать, ушла в туалет!» – самодовольно подумала Маша.

А в это время Леонид Хоботов согнул прут арматуры в скобу, сделав его похожим на букву "Г", и стоял, опираясь на него, как на клюку.

– Да врешь ты все, Леня, – говорил Штурмин, даже не оборачиваясь к Хоботову, – навыдумывал всякой ерунды. Поменьше газет читать надо.

– Да точно я тебе говорю, это все про меня написано.

– А может, про меня? У меня тоже руки сильные.

– Нет, это не про тебя, про тебя еще напишут. Я их всех задушил.

Штурмин засмеялся, по-детски, беззлобно. Наконец он понял, что крепче Хоботова, хоть и начал раньше, смог-таки его перепить, если тот несет околесину.

– Проспишься, тебе с утра стыдно станет, что такой хренотени мне наговорил. Нашел чем хвастаться, будто ты маньяк, людей душишь, и кресты на затылках вырезаешь! – Штурмин наколол на вилку холодную телятину, макнул ее в горчицу и, держа вилку в руке, как священник держит свечу, сказал:

– Все это бред, Леонид. Ни одному слову твоему не верю. Выдумки творческого человека – вот что это.

– Я говорю тебе, следующая заметка в газетах о тебе будет!

Штурмин неторопливо повернулся. В голосе Хоботова что-то показалось ему подозрительным – словно скульптор мгновенно протрезвел. Лев Штурмин посмотрел на кусочек мяса, неровно испачканный в горчицу.

И в это время Хоботов бросился на него, держа прут как пику. Стальная рифленая проволока, срезанная сваркой под углом, вошла Льву Штурмину в левую сторону груди. Не задев сердце, острие вышло, разорвав ткань пиджака, чуть выше диванного валика. Вилка застряла во рту Штурмина.

Хоботов громко захохотал, прутом опрокидывая майора на пол. Штурмин хрипел, силясь что-то сказать, а Хоботов уже вцепился ему в горло. Единственное, что успел сделать Штурмин, так это ударить вилкой Хоботова в плечо. Но что такое вилка по сравнению с сильными пальцами, могучими, как слесарные тиски, сошедшимися на шее!

– Ну, что, теперь веришь? Веришь? – выкрикивал Хоботов.

Глаза Штурмина закатились, язык вывалился изо рта. Он несколько раз дернулся, наконец, замер.

– Ну, вот, все. Я тебя задушил, я сильнее тебя!

Хоботов бросился к окнам и задернул в мастерской все шторы. Затем выдернул прут и обшарил у мертвого карманы. Он нашел портмоне, в котором лежали деньги и документ с фотографией, с печатью.

– Майор ГРУ? – Хоботов повертел головой, словно бы отгоняя назойливую муху. – Ничего себе! А я-то думал, чего ты такой здоровый. Так ты оказывается, в самом деле убийца, профессиональный убийца!

А я всего лишь любитель, и смог тебя завалить. Мне даже работать захотелось. Правда, с тобой предстоит развязаться как можно скорее. Дождаться ночи и вывезти отсюда. А завтра тебя найдут. Остался последний росчерк.

Хоботов взял нож, которым совсем недавно резал мясо, и вырезал на затылке Штурмина большой крест.

Крови уже натекло изрядно, и Хоботову пришлось повозиться. Он завернул тело Штурмина в толстый целлофан, перевязал веревкой, затем открыл яму, в которой хранилась глина, и подумал:

  117