Последние отзывы

  118  

– Где я? Где я? – слабым шелестом выдохнул из себя Борис Рублев.

– Ты с нами, Иваныч, ты жив. Слава Богу, жив, даже разговариваешь.

Рублев сделал над собой невероятное усилие, и в белом тумане, в белой пелене, застилающей взор, проступили очертания мужского лица, на котором было написана боль и непонимание происходящего. Это был Подберезский в белом халате.

– Ты кто? – спросил Комбат.

– Это я, я, Иваныч, Андрей Подберезский!

– Андрей Подберезский? – губы Комбата шевельнулись, произнося любимое имя и фамилию.

– Я, я, Иваныч, и Бахрушин здесь. Мы асе с врачами разговаривали.

– С какими врачами, Подберезский?

– С хорошими врачами. Ты в госпитале, Комбат.

– В госпитале? Я что, ранен?

Боль была такой сильной, что казалось, тело разлетается на куски, а внутри через равные интервалы разрываются гранаты.

– Ранен, да.

– Где мои ноги? Где мои руки? – невнятно бормотал Комбат.

– Все на месте, Иваныч, руки на месте и ноги.

Вид у Рублева был ужасный. Таким его Андрей Подберезский не видел никогда, хотя прошел вместе с Рублевым «огонь и воду и медные трубы», бывал во всевозможных передрягах, самых ужасных ситуациях. Но таким, раздавленным и поверженным, своего командира ему видеть не доводилось. Это был не Комбат, не бесстрашный десантник, это было жалкое подобие мужчины, жалкое подобие человека.

– Дозу.., дозу, Подберезский…

– Какую дозу? Какую дозу, Иваныч?

– Дозу, дозу! – скрежеща зубами, выдавливал из себя Комбат. – Я сдыхаю, сдыхаю, Андрюха! Андрюха, брат, дозу.., не дай сдохнуть.., не дай…

– Комбат, Комбат, успокойся, тебя спасут, здесь врачи.

Бахрушин вошел в палату и положил руку на плечо Подберезскому.

– Идем, Андрей, надо поговорить.

– Погоди, полковник, погоди, дай с Комбатом с чуток побуду.

– Пойдем, здесь есть кому с ним побыть.

Тело Комбата дернулось, и он забился в конвульсиях.

Кровать подскакивала, Рублев рвался, пытаясь освободить привязанные руки и ноги. Пот высыпал на его небритом лице, глаза глубоко запали, они горели безумным огнем, были пустыми, как высохшие колодцы.

– Дозу! Дозу! Дозу! – выкрикивал Комбат, кровь текла из уголков рта.

– Полковник, скажи, пусть что-нибудь сделают, пусть дадут!

– Нет, Андрюха, погоди. Идем поговорим.

– Что с ним? Что они с ним сделали?

– Не знаю, не знаю, Андрей. Профессор говорит, что его недели две держали на одних наркотиках и превратили в то, что ты видел. Героин кололи.

– А почему его не убили?

Бахрушин пожал плечами, вытащил из кармана носовой платок и принялся протирать вначале стекла очков, а затем вспотевшее лицо и ладони.

– Не знаю, Андрей, не знаю. Со всем этим, думаю, придется разбираться.

– Когда он сможет встать, по мнению врачей?

Лицо полковника ГРУ Бахрушина стало мрачным.

– Прогнозы нехорошие. По их предположениям, от такого количества наркотиков он должен был умереть, но видишь, родился в рубашке, наверное, ему повезло.

– А перспективы какие? Он отойдет?

– Ты знаешь хоть одного наркомана, Андрей, который отошел? Профессор Молчанов говорит, его судьба предрешена. Если он и будет жить, то останется наркоманом.

– Да вы что, Леонид Васильевич, не может этого быть!

Он же – Комбат!

– Кто-то с ним рассчитался, Андрей. Но кто, я не знаю, – произнес полковник Бахрушин, присаживаясь на кожаную кушетку. Пальцы то сжимались в кулаки, то резко разжимались. – Не знаю… Жалко Рублева, поверь, очень жалко.

– Да вы что, полковник! Он должен жить.

– Жить-то он, может, и будет, но что это за жизнь, я не представляю.

– Нет, нет, ерунда, что-то надо делать!

– Навряд ли он что-нибудь вспомнит. В него вкачали столько дряни, что удивительно, почему он еще реагирует на собственное имя.

– Комбат – мужик сильный.

– Какая разница, Андрей, сильный, не сильный? Я видел наркоманов…

– Я тоже видел. Видел там, на Востоке. В принципе, они нормальные.

– На Востоке, может, и нормальные, а у нас… – Бахрушин качнул головой.

В этом движении было отрицание и страх, Бахрушин словно бы смирился с тем, что Комбат потерян, потерян без возврата. Ведь не сможет же он, полковник ГРУ Генштаба, доверять какому-то наркоману, вдоль и поперек исколотому, пусть даже не по собственной воле.

– Понимаешь, Подберезский, – негромко сказал полковник Бахрушин, – я поговорил с врачами и, по-моему, единственное, что они смогут сделать, что в состоянии…

  118