Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
111 
– Да сволочь этот Грязнов, ублюдок, – прошептал Хер Голова.
– Сам ты такой.
– Если скажешь на меня что-нибудь плохое, больше укольчики делать не стану, ясно?
– Так точно! Ты хороший, хороший, добрый, – как ребенку или собаке, говорил Комбат.
– Ну побалдей немного, а я пошел.
Со жгутом в руке Хер Голова покинул камеру, надежно закрыл дверь, спрятал ручку в карман. О том, что заключенный убежать отсюда не сможет, да и не захочет, Хер Голова был уверен. Да и кто же это станет убегать, если ему по три раза в день дают наркотики? Кто же это от такого счастья откажется?
Хер Голова зашел в свою комнатку, где в металлических шкафчиках висела всякая одежда, устроился там за закрытой дверью и сделал себе инъекцию. На стене был телефон, старый, черный, по этому телефону куда-либо позвонить было невозможно, телефон был внутренний, на диске даже не имелось номеров.
Марат Иванович в это время расхаживал по своему кабинету, иногда останавливаясь у окна и глядя в парк – туда, где прогуливались психи, которых вывели на улицу санитары. Психи ходили под деревьями в серых больничных халатах, вялые и умиротворенные. Они смотрели на деревья, на небо в прозрачных белых облаках, боясь приближаться к санитарам, у каждого из которых на поясе поблескивала дубинка-электрошокер.
Марат Иванович подошел к умывальнику и принялся тщательно, как это делают хирурги, мыть руки. Лишь после того как руки были вымыты, он вызвал по телефону к себе в кабинет Катю. Та появилась минуты через две.
– Что-то ты давно не заходишь. Катя? – сказал Марат Иванович.
– Надоело все, – произнесла девушка.
– Что значит надоело, дорогая? Ты неплохо зарабатываешь, все идет как положено вроде.
– Да уж, как положено– сказала Катя, ожидая, когда хозяин кабинета разрешит ей сесть или хотя бы предложит.
Хазаров это понял.
– Ты присаживайся, присаживайся. Может, кофе выпьешь?
– Не хочу я кофе.
– Тогда чаю?
– И чаю не хочу.
– А чего же ты хочешь?
– Марат Иванович, отпустите меня.
– Ну вот видишь, я так и знал, что ты именно с этого начнешь. И куда же ты уйдешь? В стране кризис, врачи везде бастуют. Вот вчера по телевизору показывали, и во Владимире, и на Дальнем Востоке и в Новосибирске врачи вышли на забастовку. На Дальнем Востоке даже «Скорая помощь» не работает, а ты хочешь уйти. Место у тебя, я понимаю, не очень, но большинство врачей радовались бы и такому месту.
Зарплата у тебя регулярная, да еще в конвертируемой валюте. Надеюсь, на это у тебя жалоб нет?
– Нет, Марат Иванович, на зарплату я не жалуюсь, зарплата хорошая. Во многих институтах и директора такую не получают.
– Вот видишь, а ты собираешься уйти. Разве так можно, Катя! Мы же с тобой уже не первый день работаем. Ты, кстати, сама согласилась.
Девушка вытащила из кармана халата крахмальный платок и принялась вытирать вспотевшие ладони. Она волновалась.
Марат Иванович смотрел на нее с чувством превосходства, понимал, что и на этот раз смог уговорить Катю не делать опрометчивых шагов и пока повременить с уходом.
– А знаешь, дорогая, со временем здесь в клинике будет большое дело. Ты станешь зарабатывать еще больше.
– А зачем мне деньги, – вдруг сказала Катя, – ведь я без вашего ведома даже уехать никуда не могу, сижу в клинике, словно в тюрьме.
– Работа у нас такая. Понимаешь, Катерина, мы, можно сказать, на осадном положении. Многие желают, чтобы нас не было, а вот нам остановиться ну никак нельзя. Никак, понимаешь?
– Понимаю, – невнятно пробормотала Катя.
И Марат Иванович понял, что самое время не просто предложить кофе, а сварить, налить девушке чашечку, поговорить еще более душевно, и тогда она, может быть, растает и согласится продолжить работу. А расставаться с ней Хазарову не хотелось, ведь Катя в клинике была незаменимым человеком. Немногословная, исполнительная, никогда не лезет не в свои дела, а делает лишь то, что необходимо.
«Ну да, не сложились у нее как-то отношения с Грязновым, ну так ведь и я Грязнова недолюбливаю. Слишком уж гнусный тип Валера.» Но без таких, как понимал Хазаров, тоже нельзя. Тем более вот и сейчас Грязнов затеял новую операцию с детьми и уже собрал дюжину на специально отведенной территории за высоким забором, тщательно охраняемой.
– Знаете, Марат Иванович, почему я хочу уйти из клиники?
– Ну скажи, голубушка, – Хазаров говорил так, как любящий отец говорит с молоденькой дочерью.
111 
