Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
101 
Хер Голова стоял в трех шагах от Грязнова.
– А ты чего?
– Ничего, ничего… – затряс лысой головой санитар.
– Тогда ступай отсюда.
– Ага, понял, понял, – и санитар быстро зашагал в противоположную сторону.
В конце коридора появилась Анна, как всегда, в короткой юбке, на высоких каблуках, шла, покачивая бедрами.
Грязнов ей улыбнулся.
– Ну как дела?
– Погодка хорошая шепчет, солнце светит, – сказала Анна. По-настоящему сильных мужчин она и любила по-настоящему, даже если они ее обидели в этой жизни.
– Это точно. Да, что-то вид у тебя, Анна, не очень веселый.
– Уехать бы скорее отсюда.
– Уедешь. Скоро твой фашист поправится, и уедешь вместе с ним.
– Скоро… Все вы говорили, что это будет быстро, а уже сколько времени впустую потрачено!
– Почему впустую, – хмыкнул Грязнов, – будет у тебя здоровый муж, будет у тебя с ним все хорошо.
– А мне это надо? – хмыкнула Анна и провела языком по губам. Ей нравилось дразнить мужчин, это она умела делать, как и многое другое.
Грязнов почувствовал, что, в принципе, был бы не прочь переспать с Анной, завалить ее прямо здесь, в подземелье, в каком-нибудь дальнем коридоре. Пусть себе орет, пусть визжит, хотя прекрасно знал, ни визжать, ни орать эта бывшая проститутка не будет, она сделает все, что и должна сделать.
– Как он там?
– Да вроде лучше, – проворковала Анна.
– Намного лучше?
– Намного, – сказала она и рукой провела по своей груди.
– Ну-ну, – произнес Грязнов, – ты мне смотри, а то всем мужикам голову вскружишь, работать не смогут.
– Смогут, смогут, я же так, просто…
– Ну-ну, давай, – и Грязнов неторопливо зашагал по коридору. Затем обернулся. Анна все еще стояла, смотрела ему вслед.
«Стерва!» – подумал Грязнов.
«Кобель!» – подумала Анна.
Они угадали мысли друг друга и улыбнулись.
– Точно? – громко произнес Грязнов.
– Да, точно, – ответила ему Анна и щелкнула пальцами правой руки. Сверкнули кольца.
«Будет время, займусь. От меня ты не уйдешь.»
Анна вошла в палату. Хер Голова подошел к двери, за которой лежал Комбат, припал лицом к стеклу, расплющил об него свою безобразную рожу.
«Хорошо тебе, дозу дали.» А мне? Если бы я мог, я бы из тебя, сволочь, всю кровь высосал. Мне было бы хорошо, мне, а не тебе!" – Хер Голова даже лизнул стекло, словно бы оно было сладким, как леденец. И зарычал, вернее, заурчал, как большое животное, звук получился утробным.
А затем быстро-быстро засеменил по коридору.
Комбат пришел в себя через три часа. Его мутило. Он попытался встать на ноги, зашатался и если бы не стена, то, возможно, рухнул бы.
«Стоять! Стоять! – сам себе приказывал Комбат. – Ну, держись, Рублев, держись!»
В голове немного просветлело, и он понял, что его сначала оглушили ударом тока, а затем вкололи дозу.
– Мерзавцы! Подонки! Нет, нет, мерзавец Грязнов.
Надо отсюда выбраться, во что бы то ни стало, пока они не превратили меня в наркомана, не сделали из меня животное, похожее на этого санитара!
Наркотик уже был в организме, и бороться с ним было бессмысленно. Комбат вначале медленно, а затем все быстрее и быстрее ходил из угла в угол, сжимая и разжимая кулаки. Он смотрел на вентиляционный канал, и в его голове крутилась шальная мысль:
«Вот бы было здорово превратиться в таракана или муху.., проникнуть сквозь прутья решетки в вентиляционную шахту, а затем выбраться с этого долбаного каменного мешка!»
Ржавая решетка начала двоиться, затем качнулась и поплыла. Борис Рублев потерял сознание и медленно осел.
Он даже не попытался подняться, силы его покинули. Он провалился в сладкое наркотическое забытье, в котором мог превращаться в кого угодно. Он не видел и не слышал, как в камеру вошли санитар по кличке Хер Голова и Валерий Грязнов.
– Давай ему еще один укол, пусть лежит, пусть спит.
А завтра я подойду, и введем еще дозу. Я из него сделаю человека, – пробормотал Валерий Грязнов, забирая у санитара пустую ампулу, на дне которой еще оставалась капля наркотика, стекшего по стеклянным стенкам.
Для Бориса Рублева вся жизнь слилась в какой-то бесконечный туманный поток, сладкий и тягучий, как патока. Ему было хорошо. Он видел удивительные картины, заснеженные горы, белые, словно пушечные взрывы, облака, быстро летящие над сверкающими от снега горами, видел звезды, самолеты, похожие на ангелов, проносящиеся в ослепительно синем небе.
101 
