Последние отзывы

  26  

Она, эта женщина, обожала шоколадный пломбир, синие вазы, плюшевые скатерти с кисточками до пола, первый том «Капитала» Карла Маркса, слонов, водопады и классическую музыку... она, эта женщина, ненавидела будильники, музеи, горные лыжи, строгие костюмы, искусственные водоемы... умела разжечь костер с одной спички, даже зимой спала с открытым балконом... больше всего на свете любила валяться на диване с пультом и яблоком... мечтала преобразовать Россию, выучить в совершенстве английский язык и сесть на поперечный шпагат...

Я дошла. Кровотечение унял егерь: плюнул на кусок туалетной бумаги, прилепил к ранам, и через минуту кровь остановилась. За ночь я оклемалась и встретила свой первый настоящий рассвет в джунглях на канатном мостике, натянутом между двумя деревьями на стометровой высоте. Снизу подымался бело-розовый туман. Едва не сшибив меня крылом, пролетела птица размером с небольшого птеродактиля. В ее зрачке качнулось мое отражение. А может, и не птица, а медвежонок или еще кто-нибудь. В здешних джунглях из-за того, что все деревья разного уровня, практически все животные летают: и лисы, и белки, и лягушки, похожие на Нефертити. Посмотрит сквозь тебя изумрудными глазами царевны из сказки, расправит веером алые перепонки между лапок и упорхнет. Они нас не замечают. Мы из другой системы, наши запахи не записаны в их генном коде, мы для них не существуем. Поэтому никто на тебя не бросается, никто от тебя не прячется, никому ты здесь на хрен не нужен. Так устроен глаз, так устроено обоняние... Последние минуты тишины, и словно по команде завопили лягушки. Вслед за лягушками начали греметь цикады, заверещали обезьяны. Джунгли проснулись. Бог ты мой! Кремль, президент, партия, оппозиция, домик купить – какая все чушь. А рядом молчит егерь.

Две недели мы бродили по джунглям. Мои безумные спутники вдохновенно щелкали фотоаппаратами. Я же наслаждалась непривычным для меня счастьем – ни о чем не думать. Самое трудное для цивилизованного человека – ни о чем не думать. Он тратит деньги на тренинги, погружается в чужие для него учения, религии, культуры, чтобы освоить спасительное искусство. И ничего у него не получается. В параллельном мире это происходит запросто.

Под конец егерь пообещал провести нас к пещерам. После рек, которые на моих глазах короткий тропический ливень поворачивал вспять, после раффлезии – гигантского цветка-паразита, я была готова ко всему, но не к тому, чтобы попасть в ад. Шли, шли – и вдруг джунгли расступились и открылся зев громадных размеров. Охватить его взглядом было невозможно. Космическая черная дыра. В глубь нее уводил шаткий, скользкий от птичьих испражнений мостик. На самом верху пещеры, словно в куполе католического собора, зияло отверстие. Сквозь него бил, прорезая тьму, столп света. Ощущение, что ты попал в храм. Но это храм дьявола. Весь свод пещеры покрывала черная масса. Она пищала и копошилась. Кто там? Летучие мыши. Воздух насыщал такой густой запах мочевины, что перехватывало дыхание. Если находится внутри дольше часа – можно отравиться. На заходе солнца тысячи летучих мышей с визгом и писком вылетели наружу на охоту. Они заволокли собой все небо. Нужен Данте, чтобы это описать, и Босх, чтобы нарисовать.

Мой фонарь выхватил свисающий с купола канат. Один, другой, третий. Сто пятьдесят метров вниз и сто пятьдесят метров вверх. И цирковые канаты, которые непонятно на чем висят! Что это? А это – рабочие места. Местные племена добывают себе средства к существованию, собирая птичьи гнезда и мышиный помет: с огромной корзиной за спиной подтягиваются на канатах на руках, делают из канатных веревок люльку и, раскачиваясь над бездной без всякой страховки, снимают гнезда стрижей, драгоценный деликатес китайской кухни, и соскабливают лопаткой помет летучих мышей. Собрать тридцать килограммов помета на высоте триста метров! И гнезда, и помет покупают у аборигенов за копейки (тридцать долларов – корзина), а продают за большие деньги. Где-нибудь в элитном ресторане Шанхая или Сингапура блюдо из птичьего гнезда стоит две-три сотни долларов.

Мы идем по качающемуся мостику. Вдруг внизу, на глубине ста метров, на самом дне я разглядела маленькую избушку. В окошке горела свеча. А это что? А это сторожка. За сто долларов в месяц в ней живут по две недели две семьи. С детьми. Место знаменитое, но попасть туда мало кому удается. Местное население защищает эту пещеру. Однажды здесь пытались снять кино. Но собиратели гнезд оборудование разбили и изуродовали. И поставили внизу избушку, чтобы было кому поднять тревогу, если какие-нибудь фотографы-операторы снова попытаются проникнуть и запечатлеть. Они боятся, что о пещере узнают и отнимут их хлеб. Ничего себе люди зарабатывают! Дышать нечем, никакого электричества, сверху летит мышиная моча, водопровода нет. Я не хочу сравнивать: мол, ребята, видите, как живут люди? Поэтому хлебайте свое дерьмо молча и радуйтесь. Я не о том. Потрясение, которое испытываешь там, другого рода. Люди привыкли к красоте природы. К красоте любой: и мрачной, и светлой. Вулканы – как это прекрасно! Или водопады. Или снежные лавины. Или такая вот пещера, заселенная несметными стаями летучих мышей. Ею любуешься, не испытывая шока. Ну да, мощно. Ну да, жутко. Ну да, натуральный, во всех смыслах, храм дьявола. Но подивишься и успокоишься. Совсем иная дрожь возникает в позвоночнике, когда внутри такой картины обнаруживается человек. Не в скафандре, не в корабле. Голый, не вооруженный ничем, кроме рук и ног. Он тут живет и, наверное, бывает по-своему счастлив.

  26