Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
11 
«Сейчас она удерет, – в ужасе понял Машков. – Иван-дурак ты, вот ты кто, она ведь только того и ждала, чтоб до лошади добраться: теперь ищи-свищи ее, кто на Ермаковой лошади скачет, того разве ж догонишь?! Кончено, все кончено! Она перехитрила меня, маленькая белобрысая чертовка…»
Пока он мысленно казнился, к Ермаку из яркого зарева пожара метнулась лошадь, на которой по-прежнему сидела Марьянка. Казаки замерли, а Ермак мрачно поглядывал на мальчишку.
– Ну, может он держаться в седле али нет? – восторженно закричал Машков. – Может?! Хорошего найденыша мне Бог послал! Ермак Тимофеевич, друг, да я в его лета на такое не способен был, а уж я-то казак от роду!
«Она вернулась, – думал он, захлебываясь от счастья. – Господи, пресвятые угодники, все черти, вместе взятые, спасибо вам! Она не сбежала! Вот, сидит на ермаковской кобыле и улыбается – шапчонка только съехала на измазанное сажей лицо. Господи, если б они узнали, что этот оголец на самом-то деле девка! И почему ты вернулась, Марьянка?»
– А ну, слазь! – грубо выкрикнул Ермак. Выхватил пистоль из-за пояса, насыпал пороха на полку, глядя на слегка пританцовывающую кобылу. – Слазь, тебе говорят!
Казачья ватага стихла от ужаса. «Нет, он не сделает этого, – думали казаки. – Нет, Ермак, не делай этого. Не стреляй в госпожу-лошадушку!»
Марьянка тоже поняла, что задумал Ермак. Она замерла в седле, дико глядя на атамана.
– Тогда и меня пристрели! – громко выкрикнула девушка. – Да это ж не лошадь, это чудо какое-то. Чудеса нельзя уничтожать!
– Она предала меня! – шумно вздохнул Ермак. – Предала! – крикнул он, намеренно распаляя себя. – Моя лошадь! Предала меня! Учись казачеству, малец: предательство есть смерть!
И Ермак вскинул пистоль. Казаки молча глядели на своего атамана. Машков рванулся к вожаку.
– Ну и кто из вас помешает мне? – дико вскрикнул Ермак. – А? Эта скотина всего лишь сыть четырехногая!
– Да люди меньше ее стоят и, тем не менее, живут! – резко оборвала его Марьянка. – Стреляй, Ермак, если тебе потом лучше станет от этого, стреляй!
Ужасные мгновения мертвой тишины и жуткого ожидания. Ермак опустил пистоль и выстрелил в землю.
– Слазь, парень! – уже спокойным тоном приказал он. – Как тебя звать-то величать прикажешь?
«Господи, а как же ее звать? – Машкова пробрала дрожь. – Обо всем подумали, а вот имя…»
– Борька, Степанов сын, – важно ответила Марьянка и соскользнула с лошади на землю. – Так я поеду с вами?
– И кобылу себе оставь, – Ермак исподлобья глянул на лошадь. – Баба, такая ж, как все бабы, – глухо проворчал он. – Голову теряет, молодого сопляка завидев. – Атаман повернулся к Марьянке. – Иван всему тебя научит. Он тебя нашел, так что ты его теперь с потрохами! Когда тебе казаком быть, я решать буду.
С этими словами Ермак отвернулся и пошел прочь. Мгновение лошадь топталась рядом с новым хозяином, потом дрогнула, рванулась за Ермаком. Тот скосил глаза в сторону, не смеется ли кто, нервно скривил рот и… ласково обнял свою госпожу-лошадушку за шею.
– Ты теперь мне принадлежишь, – прошептал Машков Марьянке. – Слышала? Ты теперь моя собственность.
– А еще я тебе два пинка задолжала, Иван, Матвеев сын, – так же негромко отозвалась девушка. – А еще мне лошадь нужна.
– Завтра поутру дам.
Она передернула худыми плечиками, подошла к костру и легла в траву. Машков устроился рядом. Внезапно она подскочила, рванула у него из-за пояса нож, приставила к груди казака.
– Теперь он моим любушкой будет! – зло прошептала девушка, так тихо, что только Машков и смог ее расслышать. – Ревнивым любушкой, Иван свет Матвеевич!
Машков вздохнул и отвернулся. Новый нож добыть проще, чем с бабой спорить… Одно лишь беспокоило казака: Марьянка его окончательно в дурака превратит скоро. «Я ее и знаю-то всего часа с два, а что со мной сталось?» – пульсировала в голове одна и та же тоскливая мысль. – Нет, это Новое Опочково явно сам черт когда-то строил!»
Он вслушивался в Марьянкино дыхание, чувствуя себя при этом самым счастливым человеком на свете.
Александр Григорьевич Лупин сразу же узнал свою дочурку, даже в мужичьем наряде, когда какой-то казак гнал ее из горящего сельца. Какой же отец не узнает свою кровинушку, пусть и очень изменившуюся с виду!
«Она жива, – обрадовался староста, но тут же снова сник. – Пока еще жива. Сейчас они повесят ее, и я должен буду смотреть на ее казнь и ничем не смогу помешать. Она умрет как истинная Лупина. Господь благословит тебя, дочка. Прими ее, господи…»
11 
