Последние отзывы

  3  

- Значит, ты хочешь надавить.

- Да ничего я не хочу, упрямая твоя башка! Я добра тебе хочу, понимаешь? У меня не так мно­го друзей, чтобы ими разбрасываться. Мне с то­бой работать легко, ты, Зява, голова. У тебя ума больше, чем у всех нас вместе взятых. И чутье твое... Да верю я! Верю! Только меня сроки под­жимают, пойми. Второй месяц заканчивается. Срок предварительного следствия на исходе. Тебе про­спаться надо, а в понедельник утром мы на трез­вую голову все обсудим. Пойдем, я тебя провожу. Там канава. Сосед слева все чего-то роет. Туннель в Америку, не иначе, мать его! К Бушу хочет в го­сти ездить. На уик-энд. А что? Денег - куры не клюют! Зато мы все ходим, спотыкаемся. Но по­пробуй скажи, он - директор городского рынка!

- А ты следователь прокуратуры!

- Имеешь в виду, что я могу его посадить? И по этой причине он меня хоть капельку, да боит­ся? - И Горанин расхохотался.

Капитан Завьялов знал, что противостояние закончится так же, как всегда: он уступит. И тай­ные мысли оставит при себе. Дело отправится в суд, парень - за решетку на длительный срок. Да­вить друг Герман умел. Еще со школы к нему при­липло это прозвище: Гора. Во-первых, Герман был выше ростом и сильнее всех. Во-вторых, всего в нем было чересчур. И силы, и бахвальства, и уве­ренности в себе. Противостоять Горе было невоз­можно.   

Самого Завьялова в детстве звали Зявой. Он был почти на голову ниже друга, худой интелли­гентный мальчик с некрасивым умным лицом. Хорошо учился, вечерами много читал вместо того, чтобы бегать на свидания с девочками, а по выходным водить их на дискотеки. Теперь багаж его знаний и опыта был настолько велик, что при­давливал к земле. И без того невысокий Зява по­стоянно сутулился, в то время как огромный Гер­ман ходил прямо, расправив широкие плечи. Им бы с Гораниным теперь поменяться местами, того бы на оперативную работу, а капитана - в проку­ратуру, да не сложилось. Зяву считали человеком неудобным. Есть такое понятие: молчаливое со­противление. Зява никогда не поднимал голоса, был, что называется, вещь в себе, и это отпугива­ло людей. Зяву обходили и симпатией, и должно­стями. Хотя умнее его человека на оперативно-розыскной работе не было. Капитан Завьялов мол­ча тянул свою лямку, а раз в неделю, под выход­ные, слушал циничные откровения Германа за бутылкой водки. Зачем ходил к нему? Сам не мог понять. Но продолжал ходить. Странная дружба продолжалась. Зява словно испытывал собствен­ное терпение.

...Они вышли на крыльцо, Герман достал си­гареты, предложил другу. Вообще-то Горанин не курил, но в пятницу вечером позволял себе эта­кую шалость. После выпитой водки и выплес­нутой из души грязи одна-две затяжки приводи­ли его в состояние, сходное с натянутой гитар­ной струной. Смог бы зазвенеть, запеть, если по­просят. Был месяц апрель, снег растаял, но сол­нце еще не прогрело землю, по ночам бывали сильные заморозки. До минус десяти. Проморо­женный воздух звенел, словно горный хрусталь. Казалось, любой громкий звук способен разбить его вдребезги. Горанин, немного хмельной, на­кинув на плечи кожаную куртку, стоял на крыль­це без шапки и не спеша с наслаждением затя­гивался сигаретой. Темная прядь волос картин­но падала на высокий лоб, карие глаза влажно блестели. Холода он не чувствовал. Завьялов невольно поежился: бывают же на свете такие красивые люди! И тоже потянулся за сигаретой. Он курил много, особенно когда нервничал. У Александра Завьялова было потрясающее чутье на неприятности. Вот и сегодня лихорадило. Он ждал, что вот-вот раздастся оглушительный звон, и хрупкая хрустальная тишина в один миг превратится в осколки. Но было тихо. «Почуди­лось», - подумал он. В отличие от Горанина, холод почувствовал моментально и начал трез­веть.

- Пойдем, что ли, - кивнул Герману. - Холод­но стоять.  

- Ну пойдем.

Когда они вышли за ворота, Горанин споткнул­ся в темноте и начал материться. Завьялов молча улыбался. Герман выпустит пар и успокоится. С соседом связываться не будет, в этом он осторож­ный. Потому и положение его такое прочное.

Ночь была безлунной. Дорога впереди не ос­вещена, только в районе Фабрики, у первых до­мов, - одинокие огни. Завьялов обернулся: над воротами соседнего особняка горел яркий фонарь. Там было светло, и трехэтажный добротный кот­тедж виднелся, как на ладони. На первом этаже темно, окна на втором светились. Вдруг Завья­лов увидел под фонарем человека. Мужчина выше среднего роста, плотного сложения, небритый, узкогубыи, замер на мгновение у калитки, потом решительно толкнул ее и вошел во двор.

  3