Последние отзывы

  23  

— Тебе, кстати, тоже не мешает помнить об осторожности. Давать свою машину психопатке Наталье — это была невероятная глупость с твоей стороны.

Вдруг Ада внимательно поглядела на усердно строчившую Апраксину и что-то спросила шепотом у Мириам Фишман.

— Не беспокойся, она ни слова не понимает по-русски.

— Ох, погорю я когда-нибудь на своей простоте!

— Об этом не беспокойся — на простоте ты уж точно не погоришь! Твое счастье, что Гуля, — тут она сама понизила голос, — не была знакома с Натальей.

— Да, эта бы меня не пощадила. И за что она меня так не любит? Ну да Бог с ней — мы никогда друг друга не поймем. Ладно, хватит болтать, пойду работать!

— Да, пора уже. Сейчас наша клиентка закончит писать письма своим пылесосам, я их переведу, а ты потом перепечатаешь. А пока иди, печатай пленки!

— Эксплуататорша.

— Угу. Акула капитализма.

— Большая, толстая и симпатичная акула капитализма! — Ада чмокнула Мириам в макушку, прошла к своему столу, с явной неохотой уселась за машинку и надела наушники.

— У вас есть готовые письма? — спросила Мириам Апраксину. — Я могла бы уже начать переводить.

— А я уже все закончила. Вот, пожалуйста, восемь писем. Куда можно выбросить черновики? Впрочем, лучше я их возьму с собой, они мне послужат образцами для новых писем.

Апраксина протянула Мириам Фишман письма, а несколько сплошь исписанных листков спрятала в свою сумку.

— Сегодня пятница, так что приходите в понедельник после обеда — все будет готово.

— Благодарю вас.

Апраксина простилась с хозяйкой, кивнула машинисткам и вышла на Эттингенштрассе, чрезвычайно довольная визитом в маленькое русское машинописное бюро, а больше всего — записями подслушанных бесед. «Интересно, — подумала она, садясь в «фольксваген», — а почему это Мириам Фишман назвала моих родственников «пылесосами»? Надо будет спросить… Ну вот, а в понедельник можно будет всю эту машинописную бригаду вместе с хозяйкой пригласить в полицию — там они разговорятся. Так… Теперь известно имя мужа покойницы — Константин и его профессия — художник. И находится он сейчас в Париже. Поди, разыщи его там по одному имени… Тоже мне редкая птица — русский художник в Париже! Впрочем, имеется треугольник «Наталья — Константин — Анна», а где треугольник, там и сплетни вокруг него…

Апраксина остановила машину возле телефонной будки и позвонила своей подруге, баронессе фон Ляйбниц, урожденной Якоревой.

— Альбина, ты могла бы определить самую большую сплетницу в кругу русских художников Мюнхена?

— Ее и определять не надо, она всем давно известна — это Натали Сорокина, Ташенька, как ее все зовут.

— Натали Сорокина… Кажется, я ее видела в церкви и в Толстовской библиотеке — такая забавная, похожая на стареющего эльфа?

— Она самая. Художница-миниатюристка. О собратьях-художниках Ташенька знает все и даже немножко больше, чем им самим о себе известно. Впрочем, как и о певцах: она живет с известным в эмигрантских кругах тенором Фомой Цветом.

— А как ты считаешь, ее осведомленность распространяется только на Мюнхен?

— На всю Германию и окрестности.

— Париж сюда входит?

— А как же! Ее любимая окрестность.

— Ну, спасибо тебе!

— Когда появишься?

— Как только закончу дело, в связи с которым мне и нужна Ташенька Сорокина.

— А когда ты его начала?

— Вчера.

— Значит, тебя ждать не раньше, чем через две-три недели?

— Если повезет.

— Тебе да не повезет?

— Твои слова да Богу в уши. Пока.

— Чуюс! — ответила баронесса немецким «Пока!».

Раздались короткие гудки. Вместо того, чтобы повесить трубку на рычаг, Апраксина забросила еще несколько монет и резко ударила по рычажку пальцем: в трубке опять зазвучали длинные гудки, и она набрала номер инспектора.

— Инспектор, мне срочно нужен адрес русской эмигрантки Натальи Сорокиной. Он, конечно, есть у меня в компьютере, но я звоню с улицы.

Через минуту адрес был найден. Записывать его Апраксина не стала — она хорошо знала «Дом Папы Карло» на улице Рентгена, 5.

Богенхаузен — один из респектабельных районов Мюнхена, застроенный в основном особняками с садиками. С одной стороны район ограничивает Принцрегентенштрассе с Оперным театром и виллой знаменитого художника Стука, а с другой — набережная Изара. Когда-то это были кварталы богатых мюнхенских евреев, строивших свои дома не только основательно, на века, но и приглашавших для этого маститых архитекторов. Затем почти внезапно опустевшие роскошные особняки перешли в собственность местной партийной верхушки «наци». Награбленное впрок не пошло — исчезли в свою очередь и эти обитатели Богенхаузена, не успев вполне насладиться его комфортом. Но и теперь в районе жили не сказать чтобы бедняки: его населяли дорогие врачи, адвокаты, а еще здесь располагались небольшие издательства, частные клиники, институт Восточной Европы и прочие подобные учреждения с большими финансами и небольшим штатом.

  23