Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
112 
– Если бы не твоя дурацкая обезьяна, Андрюха, так Иваныч сидел бы сухим.
Это не моя обезьяна, орангутанг от матросов с корабля убежал, – зло буркнул Подберезский.
– Так правда, что Комбат ее завалил?
– Завалил, как пить дать. Хватит про это. – Подберезский снял свой бушлат подбитый мехом и подал Комбату:
– На, Иваныч, накинь, а то простынешь.
Вскоре обрывистые берега закончились и Гриша Бурлаков махнул рукой:
– Вон там пристанем, возле тех деревьев.
– Давай быстрее, – поторопил Подберезский друга, – Комбата жалко.
Костер Бурлаков развел быстро, нарубив толстых сухих сучьев. Комбат стал сушиться. Беглые заключенные тоже сидели у костра.
– А ведь мог утонуть, – сказал Сема.
– Мог, да не утонул, – ответил Комбат, беззлобно. – Я много раз мог утонуть и погибнуть, но как-то до сих пор везло.
– А вот мне не везет, – сказал Грош, – как что хорошее предвидится, обязательно какая-то подлянка случается и я оказываюсь за решеткой.
Не везет и все, с самого детства. Наверное, я родился таким неудачливым. Или стал таким?
– Наверное, – заметил Комбат. – Сколько нам еще плыть, Гриша?
– Часа полтора, может, два. Река петляет, если бы по прямой, то намного быстрее. Но тянуться по тайге, по сопкам – дело хлопотное. Лучше уж по реке.
– Да уж, лучше! Сам бы искупался, тогда бы знал.
– Я не хотел, Иваныч.
– Да ладно тебе, никто тут не виноват.
– Так не бывает.
– Забывай об этом.
– Когда одежда высохнет, тогда и забудем.
Глава 20
Главное условие академика Богуславского, при котором он согласился работать, до сих пор не было выполнено. Он требовал, чтобы ему позволили поговорить с внуком. Дальше, чем до начальника охраны микробиологической станции он добраться не мог. Тот, видный, широкоплечий мужчина в неизменном камуфляжном костюме, говорил с ним корректно, сдержанно. Он никогда не кричал, не срывался, отвечал односложно, не злоупотребляя эмоциями.
– Мне обещали, – не выдерживал и срывался на крик академик Богуславский.
– Ничем не могу помочь, – отвечал начальник охраны станции.
– Но почему? Я остановлю исследования!
– Ваш внук сам не хочет встречаться с вами.
– Этого не может быть!
– Так оно есть.
– Я сам должен услышать от него об этом!
– Он не хочет встречаться, значит, не хочет и говорить.
– Тогда я должен переговорить с вашим главным.
Брови начальника охраны чуть приподнялись, глаза округлились.
– Я здесь главный.
– С самым главным, с тем, кто здесь решает все.
– С кем? – прекрасно понимая, о ком именно идет речь, спросил начальник охраны.
И Богуславский выдавил из себя ненавистное ему слово:
– С Учителем! Сейчас же свяжите меня с ним.
Сделав над собой это усилие, академик тут же обмяк и опустился в кресло. Его голова беспомощно легла на сложенные по-ученически руки.
– Я передам Учителю вашу просьбу.
– Сейчас же свяжите меня с ним! – не поднимая головы, проговорил Богуславский.
– Это невозможно, есть определенные часы для связи, и он, если захочет, поговорит с вами.
Начальник охраны верил в силу Учителя, иначе не служил бы здесь. Он не верил в само учение, но то, что обрюзгший человек в белой накидке способен вершить чудеса, ломая психику людей, он верил, исходя из личного опыта.
Пустых обещаний начальник охраны не раздавал. Он аккуратно записал в блокнот просьбу академика Богуславского среди прочих вопросов, в числе которых должен был доложить Учителю.
О том, что при желании старик может навредить исследованиям, начальник охраны догадывался, но считал, что у того не хватит духа на такой подвиг.
В жизни секты странным образом сочетались традиции концлагеря и монастырской жизни, а также элементы советской колхозной системы.
Учитель практиковал планерки руководителей подразделений, на которых ставились конкретные задачи, выслушивались пожелания и претензии.
Проводил он их в небольшом конференц-зале с овальным столом.
Все сидели на простых стульях и только Учитель восседал во главе стола на подиуме, обложенный, как умирающий, шелковыми подушками с золотой бахромой. Атмосфера на планерках царила, обычно, деловая. О мракобесии, псевдорелигиозном дурмане никто не вспоминал, и если бы ни странная одежда Учителя, ни шелк подушек, ни ароматические курения, всех собравшихся в конференц-зале можно было бы принять за нормальных людей.
112 
