Последние отзывы

  15  

Вася вывел ее из избы в темные сени и вместо того, чтобы открыть двери на улицу, открыл боковую дверку и завел Шурочку в какую-то комнатку. Тьма в ней была абсолютная, не разглядеть собственной руки.

— Не боись, это моя сарайка, я в ней ночую, пока тепло. Чтобы мать, это, не будить, если поздно возвращаюсь-то, — прошептал в темноте Вася и потянул Шурочку за руку: — Пойдем!

Шурочка сделала два шага и наткнулась на лежак. Вася уже усаживал ее рядом с собой, и опять всосал Шурочкины губы, неудобно запрокинув ее голову, и уронил Шурочку на невидимую в темноте постель, и начал стаскивать с нее свитер и футболку.

Шурочка не возражала. Она изучала новые для себя ощущения мужских губ и рук на ее лице, шее, груди, животе. И только когда Вася перешел пограничную линию и начал стягивать с нее штаны, Шурочка опомнилась и запротестовала.

— Не надо!

— Чё не надо-то? Не боись, я осторожно, — откликнулся Вася глухим голосом, Стянул с Шурочки красные штаны от костюма, навалился на нее тяжелым телом — Шурочка почувствовала его голый горячий живот — и стал тыкаться ей в промежность.

— Ты, это, помогай мне-то, а то я попасть не могу, — от Васиного шепота пыхнуло жаром.

— Вася, я не знаю как, у меня ЭТОГО еще не было, я боюсь! Не надо!

— Да не боись! — Вася, похоже, ее не слышал. Он изловчился, слегка приподнял бедра лежавшей навзничь Шурочки и тычком внедрился-таки туда, куда целился.

Шурочка заорала в голос — было ОЧЕНЬ БОЛЬНО.

— Тихо ты, — Вася замер и зажал Шурочке рот, — мать услышит, соседей перебудишь. Ты чё, в первый раз, что ли?

— Я же тебе говорю, что в первый, — слезы лились по Шурочкиным щекам и скапливались на подушке двумя мокрыми пятнами, — а ты меня не слы-ы-ышишь!

— А чё тогда дала-то?

— Я не давала! Я думала, мы только целоваться будем, а ты-ы-ы…

— Вот дура-то, — беззлобно прокомментировал Вася. — Я чё, не мужик, что ли? Пришла, легла — и не давала! Ладно, не реви. Женюсь я на тебе. Давай еще попробуем-то, раз начали.

И Вася опять завозился между ее бедрами и буровил ее внутренности своим невидимым во тьме инструментом. А Шурочка терпела, стиснув зубы и стараясь не орать, чтобы не разбудить Анну Михайловну. И думала, что надо было подстелить какую-нибудь тряпочку. Кровь ведь будет, запачкает все!

Потом он нашарил для нее какую-то тряпку, и Шурочка стерла с себя какую-то липкость. А потом она попросила:

— Проводи меня к нашим!

— Да ладно тебе, оставайся до утра, — откликнулся Вася ленивым, сонным голосом. — Утром с матерью-то и пойдешь кашеварить.

— Вась, мне неловко, она поймет, что мы с тобой, ну, это…

— Да чё неловко-то? Сказал же, женюсь. Завтра и матери скажу. Спи! — Вася пошарил в темноте, накрыл их двоих огромным овчинным тулупом, притянул Шурочку к себе так, что она почти уткнулась Васе в подмышку, и очень скоро задышал ровно и размеренно. Уснул.

А Шурочка так и не заснула. «И это — ОНО? — думала она. — То самое, о чем шептались девчонки? О чем читала в „Анжелике“? Как противно-то… И больно… Неужели женщины вот так всю жизнь терпят? Или проходит со временем? Может, ей со временем понравится?»

Все произошло так быстро и неожиданно, что Шурочке казалось — это не с ней. Она — где-то сверху, откуда наблюдает за перепутанной растерянной девчонкой. Девчонке мешала ноющая тяжесть внизу живота, густой запах овчины, который смешивался с ощутимым запахом Васиного пота, мешала его рука, которая по-хозяйски расположилась на Шурочкиной груди. Шурочка осторожно выбралась из-под Васиной руки. Парень всхрапнул и повернулся на бок. Шурочка в темноте нашарила свои одежки. Трусики, штаны, футболка, свитер, все здесь. Оделась, обулась в кеды, путаясь в потемках в шнуровке.

— Ты куда? — ее возня его все-таки разбудила.

— Я в туалет, ты спи!

Шурочка вышла в сени. В окошко падал лунный свет, поэтому выход она нашла быстро. Дверь открывалась в огород. Ряды грядок начинались почти у крыльца и дальним своим концом упирались в будочку сортира. Они серебрились под лунным светом.

Шурочка огляделась — ущербная луна светит ярко, все видно. Пойдет-ка она в клуб и без провожатого доберется. И Шурочка почти бегом помчалась через всю деревню к клубу, в свою привычную жизнь.

* * *

На следующий день после той ночи Анна Михайловна смотрела на Шурочку ласково и даже присела помочь почистить картошку, между делом заведя разговор про своего Васеньку. Каким он был маленьким, как болел свинкой, как застрял в дыре в штакетнике, как обронил в дырку в уборной отцовский башмак. Рассказывала, что любит кушать Васенька — лук не любит, поэтому она в борщ ему лук не зажаривает. А пельмени любит, она зимой для него по полмешка пельменей намораживает.

  15