75 
— Он не выходил, — сказала милиционерам стоявшая на лестничной площадке пожилая женщина в строгом черном костюме и с черной косынкой на пышных крашеных волосах.
— Не выходил, — подтвердил маячивший за ее плечом рослый пузатый мужчина в тренировочных брюках, застиранной майке и домашних тапочках на босу ногу. В руке у него милиционеры увидели пятикилограммовую гантель, прихваченную, очевидно, в качестве оружия на случай, если маньяк вырвется из квартиры, размахивая мясницким ножом.
— Гантель положите, — сказал ему один из милиционеров, взводя курок пистолета.
— А? — не понял мужчина.
— Положите гантель, — терпеливо повторил милиционер.
— Зачем? — спросил мужчина, но гантель все-таки положил.
Старший наряда проследил за этой операцией пристальным и довольно-таки неприязненным взглядом. Ему никогда не приходилось задерживать маньяка, но и обычные, вполне добропорядочные и психически нормальные граждане при определенных обстоятельствах порой умели удивить. Этот тип с гантелью, к примеру, запросто мог оказаться тем самым психом, ухитрившимся захватить заложницу и теперь притворявшимся соседом, который просто выскочил на шум. Повернешься к нему спиной, а он треснет тебя своей железкой по затылку и возьмет ноги в руки…
— Зайдите в квартиру, — приказал он.
— В эту? — удивленно спросил мужчина, указывая на дверь квартиры Козинцева.
— В свою, — сказал сержант. — В которой живете.
Мужчина с обиженным видом подобрал гантель и скрылся за дверью соседней квартиры. Сержант подумал, что гантель лучше было бы на время конфисковать, но тут же мысленно махнул рукой: в квартире наверняка имелась еще одна.
В дверь квартиры Козинцева позвонили, и, когда после третьего по счету звонка хозяин не отозвался, сержант принял решение ломать дверь. Прежде чем приступить к этой ответственной операции, он просто на всякий случай попробовал покрутить дверную ручку, и дверь неожиданно легко открылась.
В сплошь завешенной пыльными драпировками прихожей ярко горели укрепленные по обе стороны большого овального зеркала бра. Свет горел и в покинутой разоренной гостиной, где до сих пор сильно пахло какими-то восточными благовониями. Деревянный идол валялся на боку среди разбросанных книг, сломанных свечей и рассыпавшихся безделушек. От удара об пол каменная плошка жертвенника слетела с его колен и откатилась в угол. Дно ее было запачкано красным.
В спальне было темно и пусто, в окно светила поднявшаяся над микрорайоном луна.
Хозяин квартиры обнаружился на кухне. Там тоже горел свет, мирно, по-домашнему урчал работающий холодильник. Козинцев сидел за кухонным столом в своем дурацком черном сюртуке и, одним глазом поглядывая в потерянные Отморозовым во время панического бегства листки, с аппетитом уплетал жаркое, лежавшее в глубоком серебряном блюде антикварной красоты. При этом он, наплевав на собственные слова, кощунственно пользовался мельхиоровой вилкой.
Он поднял голову и без всякого удивления уставился на вооруженных милиционеров слепыми темными линзами.
— Обожаю графоманов, — дружелюбно заявил он, тряхнув зажатыми в левой руке листками. — У них попадаются просто восхитительные строчки… Вот послушайте.
Он уставился в бумагу, некоторое время водил носом по строчкам и наконец прочел:
— Свежи прозрения мгновенья, легки, как тополиный пух. Они нам дарят озаренья, и Космоса прикосновенья ласкают наш усталый дух. Каково это вам?
Он захихикал и отправил в рот очередной кусочек жаркого.
Сержант, которого перед выездом успели более или менее ввести в курс дела, сразу взял быка за рога.
— Мужчина, — сказал он угрюмо, — что вы едите?
— Мясо, — ответил Козинцев. — Обожаю свинину. Хотите кусочек?
— Свинину? — еще более угрюмо переспросил сержант. — А вот женщина утверждает, что человечину.
Козинцев мельком посмотрел на Анну Александровну, чье бледное лицо едва виднелось из-за плечистых фигур в бронежилетах.
— А у нее не все дома, — равнодушно сказал он. — Она помешанная, наверное. Все время бредит какими-то каннибалами.
Один из милиционеров — огромный, как шкаф, с непроницаемой круглой физиономией и бритым затылком, — внезапно выдвинулся вперед.
— Вы не возражаете? — спросил он и, не дожидаясь ответа, протянул руку.
Он взял тяжелое блюдо за краешек одной рукой, легко поднял его на уровень лица, внимательно осмотрел содержимое, понюхал, а затем аккуратно и без видимых усилий вернул блюдо на стол.
75 
