Последние отзывы

  135  

Зато теперь Васильеву нужно было ухитриться изложить весь этот бред в донесении и сделать это по возможности логично и непротиворечиво, дабы его лубянское начальство не заподозрило, что он писал упомянутый документ в состоянии белой горячки.

Он все еще грыз колпачок ручки, гадая, какого дьявола понадобилось кабинетному генералу с Лубянки устраивать бойню чуть ли не на Трафальгарской площади, когда в кабинет, покачивая стройными бедрами и сияя белозубой рекламной улыбкой, вошла секретарша.

– Вам звонят по городской линии, – сообщила она в ответ на безмолвный вопрос шефа. – Какой-то маньяк требует срочно связать его с вами.

– Маньяк? – вяло удивился Андрей Гаврилович. – Вам не кажется, Оленька, что вокруг нас становится все меньше нормальных людей и все больше маньяков? С чего бы это, а? И что он говорит, этот ваш маньяк?

– Что должен передать вам привет от какого-то Питерса. И еще какую-то бессмыслицу, причем требует, чтобы я ее вам дословно... Что с вами, Андрей Гаврилович?

– Ничего, все в порядке, – быстро овладев собой, с улыбкой ответил Васильев. – Бессмыслицу, говорите? И что ж это?

– Вот, – сказала секретарша, протягивая ему листок из своего рабочего блокнота, – я на всякий случай записала, потому что запомнить такое просто невозможно.

– Какая же вы умница, – беря у нее листок и стараясь ничем не выдать своего нетерпения, сказал Андрей Гаврилович. – Просто бесценный кадр. Ну, что тут у нас? Действительно, бессмыслица какая-то... Соедините-ка меня с ним, пожалуйста. В конце концов, иметь дело с маньяками – работа для сильных мужчин, а не для хрупких женщин.

Когда секретарша вышла, Васильев скомкал листок, бросил его в пепельницу и поджег. То, что выглядело бессмысленным набором слов, на самом деле было паролем – тем самым, который Андрей Гаврилович очень надеялся никогда не услышать.

Телефон на столе звякнул, и он в секунду сорвал трубку.

– Слушаю, – сказал он. – Да, конечно, я очень рад. На чужбине невольно чувствуешь себя одиноким. Ах, вы тоже? Ну что ж, – добавил он уже другим тоном, поскольку и пароль, и отзыв были произнесены без ошибок, – говорите, чем я могу быть вам полезен.

Человек на том конце провода говорил недолго, но за это время брови Андрея Гавриловича поднялись очень высоко над оправой очков, а глаза и рот успели заметно округлиться. Настроение у него испортилось окончательно. Одно было хорошо: теперь донесение можно было не дописывать – все равно, когда все это кончится, придется составлять новое. Да и то, что произошло с генералом Андреичевым в районе товарных складов, в свете данного телефонного разговора сделалось предельно ясным.

Когда разговор был окончен, Андрей Гаврилович спрятал в стол недописанное донесение, запер секретный ящик на три оборота ключа, надел пиджак, прихватил с вешалки пальто и шляпу и поспешно покинул кабинет.

В американское посольство он позвонил уже из машины. Там к его сообщению отнеслись неожиданно серьезно, так что Васильев не удивился, когда на выезде из города обнаружил позади своей машины тяжелый бронированный микроавтобус с решетками на окнах и ветровом стекле.

Глава 27

Одноглазый араб пришел в себя и сразу понял, что произошло что-то скверное. Головная боль мешала сосредоточиться, но он, не открывая глаз, постарался восстановить в памяти последовательность событий, которые привели его туда, где он в данный момент находился.

Привычка к умственной дисциплине и богатый боевой опыт не подвели его и на этот раз. Он вспомнил все очень быстро. Затекшие руки и ноги добавили недостающую информацию и внесли окончательную ясность: он был захвачен в плен и теперь лежал связанный по рукам и ногам на чем-то жестком – надо полагать, на полу, если не на палубе какого-нибудь натовского авианосца.

Он открыл глаза. Нет, это был не авианосец. То, что его окружало, больше всего смахивало на номер дешевого мотеля. На кровати, даже не сняв ботинок, лежал какой-то человек в темной одежде. Лицо его было прикрыто от света лампы каким-то листком с черными строчками распечатанного на компьютере текста; множество других листков было разбросано вокруг него на кровати, а два или три свалились на пол. Присмотревшись, одноглазый с удивлением узнал в рассыпавшихся листках рукопись своей книги. Книга была написана по-арабски, а это внушало некоторую надежду: быть может, там, на кровати, отдыхает единоверец.

  135