очень нудно 
99 
Не было сил, да и охоты, разбираться. Стреляли все, пока не наступила тишина.
Потом пришло отрезвление.
По рации связались с артиллеристами. Соврали, что в домах засели снайперы. Минометчики через четверть часа накрыли край селения.
Сровняли дома с землей. Когда подошло подкрепление, все уже было кончено, а вечером пропал пулеметчик Гриша Бондарев вместе со своей снайперской винтовкой. Он ее возле мертвого боевика подобрал еще в прошлую командировку, за два дня до того, как из нее кавказскую овчарку на могиле пристрелил. Весь следующий день его искали. Безрезультатно. Мы ушли на базу. Началось разбирательство. Но все, кто из нашего отделения был там, отвечали, как договаривались. Грушин не знал всего, а может, и не хотел знать. Он выручил. Дело замяли, так толком и не начав.
Гришку Бондарева в мыслях мы уже похоронили. Но через неделю он объявился. Весь перевязанный, израненный, будто его собаками травили. Крыша у него поехала. Сидел он у дороги, естественно уже без винтовки, без гранат; по жетону десантники и определили, что это свой.
К нам привезли. Пробовали мы от него толку добиться. Бесполезно. Плел, как спьяну. Все твердил: "Кавказская овчарка.., она меня отпустила.
А вы все мертвые уже".
Страшный был Гришка тогда, руки и ноги прострелены. Его в Ханкалу в госпиталь отвезли, потом – в Ростов, потом – в дурку. Тихий – вот сестре и отдали.
Командировка кончилась. Медали… Ордена… Деньги… Вернулись героями. А потом началось…
Все девочку вижу как наяву, она еще живая была. И пух прилипает к крови… Наши думают, что у меня крыша едет. Может, оно и так. Вот рассказал все вам, и легче стало. Мне кажется, что вы и так все знали. Я чего приехал? Слышал, как вы по радио говорили…
Куницын взглянул на часы:
– Я на час с блокпоста сорвался. Поеду.
Там ребята остались. Они в Чечню просятся, а я – нет.
– Погоди, – сказал Холмогоров.
– Я все сказал. Нет мне прощения, – Куницын резко вышел.
Холмогоров сидел, сжимая виски ладонями.
Долго смотрел на пустое кресло, словно Куницын был перед ним. Наконец принял решение. Все произошедшее в Ельске стало прозрачным, как осенняя вода.
Холмогоров подъехал к дому с зеленой крышей. В двух окнах проблескивал свет. Андрей Алексеевич решительно постучал и, не дождавшись ответа, толкнул дверь. Та оказалась не заперта. Именно так он и представлял себе дом одинокого школьного учителя – все в прошлом.
На круглом столе, рядом со стаканом недопитого чая лежал старомодный альбом и конверт из плотной бумаги. Ббльшая часть фотографий из альбома была вырвана – они и лежали в конверте.
Холмогоров торопливо просмотрел их, задержавшись на одной. Старик в каракулевой папахе, две пожилые женщины, молодой сильный мужичина в белой рубахе без ворота, трое детей.
Старшая девочка, лет десяти, в белом платочке, держала за руку мать – Аллу Ермакову, дочь школьного учителя из Ельска.
Из-под стола выглядывала знакомая дорожная сумка, приготовленная к отъезду.
На коврике возле комода стояли две белые фарфоровые тарелки. В глубокой была вода, в десертной – остатки еды. «Не понял, – прошептал Холмогоров, глядя на посуду, – котенок что ли? Живая душа?»
Услышав его голос, из-под комода выскочил маленький рыжий щенок и беззлобно затявкал.
Холмогоров присел, потрепал щенка по голове, заглядывая в черные глаза. Щенок лизнул его руку, словно приглашая поиграть.
– Некогда мне, дружок. Поехали лучше со мной.
Мужчина взял маленького пса на руки:
– Ты согласен прогуляться? Понял, согласен.
«Может, и успею», – подумал Холмогоров, выскакивая на крыльцо.
* * *
Прапорщик Павлов, осчастливленный двумя канистрами, укатил к жене.
– Ты даже лицом просветлел, сержант, – сказал Уманец, разливая по стаканам чай, – везет тебе с бабами, в любое время дня и ночи рады угодить.
– Я, мужики, не у Вальки был, – признался Куницын.
– Новую завел? – удивился Маланин, отщелкивая рожок автомата.
– Я, мужики, к Холмогорову ездил. Я ему все, как было, рассказал.
В тесном бетонном кубе зависло тягостное молчание.
– Точно, у тебя, сержант, крыша поехала.
– Почему нам не сказал, что сдать всех решил?
– Уже сказал.
Маланин резко прищелкнул рожок к автомату:
– Ну и дела пошли…
Брезентовый полог качнулся. Женщина в черной косынке и толстом вязаном свитере с капюшоном, в джинсах и кроссовках поморщилась от яркого света.
99 
