Глава 26

Когда принц впервые при мне разделся до пояса, я огорченно присвистнул:

– Боже мой, как все запущено!

Выглядел мой подопечный, словно узник Бухенвальда: грудь как у молодого петуха коленка, бицепсы с голубиное яйцо, трицепсы вообще не просматривались, а вместо квадратиков пресса – впалый живот с отчетливо выделяющимся пупком. Скелет скелетом, и это при том, что кормили его как на убой. А как иначе: повара у принца были знатные, редкостные мастера кулинарного искусства, виртуозы котла и поварешки. Но, видать, не в коня корм. Изысканные яства, пальчики оближешь, и столь плачевный результат. Обидно.

– Мама дорогая! – взгрустнул я.

– А что такое? – удивился принц.

Он стоял под ласковым южным солнцем и жмурился. Над верхней губой пробивался белесый пушок, свидетельствующий, что юному принцу еще не доводилось бриться.

Я посмотрел на этот мешок костей и брякнул без особой деликатности:

– Да вот гляжу на вас, ваше высочество, и размышляю. Как же вы кирасу на себе таскать собираетесь? Она ведь тяжелая.

– Не вашего ума дело, барон, – вспыхнул как порох Антон Ульрих.

Вспыхнул и тут же угас. В этом весь он, все его проблемы.

Я пояснил:

– С этого дня как раз моего, ваше высочество.

И, глядя на его растерянное лицо, счел нужным добавить:

– Вы уж простите меня за резкость.

Принц стушевался:

– Тогда и вы меня простите, фон Гофен. У вас такой тон… Я чувствую себя будто школьник перед экзаменатором.

– И правильно чувствуете. Мне вас в оборот взять придется, уж не взыщите. Но вам это пойдет на пользу, ваше высочество. Пусть мои слова послужат вам утешением, когда будет трудно, а то, что придется несладко, я вам гарантирую.

Диспозиция была и комичной, и трагичной одновременно, но принц, видимо, хорошенько все взвесил, догадался, что врать мне нет никакого резона, и торжественно объявил:

– Я вам верю, барон, и отныне вручаю мое бренное тело в ваше полное распоряжение.

– Договорились, ваше высочество. Я сделаю ваше тело здоровым, а в здоровом теле найдется место и здоровому духу.

На самом деле с подопечным мне повезло, только я сразу этого не понял. Гены у принца были замечательными. Стоило лишь правильно распределить нагрузку, и молодое тело стало наращивать мускулатуру в нужных пропорциях.

Лепить из него брутального мачо не имело смысла. Все-таки как личность он сформировался еще в детстве, поперек лавки класть уже поздно, но придать ему толику уверенности было в моих силах.

Все его проблемы проистекали из-за слишком покладистого характера. Принц был слишком добрым, слишком вежливым, слишком скромным. А нареченная невеста спала и видела в грезах его полную противоположность: страстного бунтаря, ниспровергателя основ, но при этом обходительного и знающего толк в политесе. Тихий, созданный для семейной жизни, Антон Ульрих был уютным и домашним. Понятно, что Анне Леопольдовне, у которой по причине молодых лет до сих пор гулял ветер в голове, заика-принц не нравился.

Она не понимала, что брак с кем-то вроде саксонца Линара, порхающего мотыльком из одного алькова в другой, будет хуже каторги, что придется пролить немало горьких слез и забыть, что такое женское счастье. Она начиталась сентиментальных романов, в которых коварные искусители преображались, встретив истинную любовь, и верила, что граф Линар чудесным образом переменится, став прекрасным и верным супругом. Что взять с наивной девчонки?

Анна Леопольдовна видела в моем подопечном безвольную тряпку, в упор не замечая таких качеств, как отвага, ум, бескорыстие, надежность и доброта. Понадобились дворцовый переворот, арест и длительная ссылка, прежде чем строптивая цесаревна смогла, наконец, оценить Антона Ульриха по достоинству. Мне кажется, только там, в ссылке, между супругами возникла большая настоящая любовь. Принц был с Анной до трагического конца, делил все муки и тяготы. Пожалуй, я могу назвать это подвигом, самопожертвованием во имя любимой и детей.

  104