Последние отзывы

  2  

Лучше всего весной. Красиво. Апрель — замечательный месяц! Потом приходит май и пролетает незаметно. Следом июнь, июль. Август? Да, не успеешь оглянуться, как на улице август.

Телевизор в доме старый, черно-белый. Купленный еще в те времена, когда отец был жив. Из-за этого телевизора мир так и оставался для нее поделенным на два цвета. Черное и белое. Либо хорошо, либо плохо. Либо все, либо ничего. За последние годы она узнала о том, что в мире много боли и помимо ее собственной. И с каждым годом становится все больше и больше. Раньше все было хорошо, а теперь все плохо. Она чувствовала, как там, за очерченным циркулем кругом, люди погружаются в отчаяние. Они могли ходить, но этого им почему-то было мало. Они никак не могли успокоиться этим счастьем, больше которого ничего и быть не может, и все время мучили себя и других.

Она все время представляла, как изменилась бы ее жизнь, если бы… Ходить вместе со всеми в школу, а не ждать, когда приедет учитель и даст задание, в исполнении которого нет особого смысла. Все равно спросят не так, как с других. И оценки будут выше из жалости. Почему не поставить? У девочки все равно нет будущего. Ей не учиться в институте, не искать работу. Была бы городская, возможны варианты, но выбраться с глухого переезда в большую жизнь… Нет, чудес не бывает. Она и сама давно уже не верила в сказки.

Жила от фильма к фильму, от утреннего выпуска новостей до вечернего и поездками туда, к переезду, где можно было разглядывать настоящую жизнь в окнах пролетающего поезда и во время остановок автомобилей передопущенным шлагбаумом. Как она мечтала о том, чтобы поезда ходили чаще! Тогда шлагбаум гораздо чаще преграждал бы путь иномаркам и кто-нибудь, хорошо одетый, красивый, выходил бы из машины и ждал, когда проедет поезд, рассеянно глядя в небо. Эти поездки, приходившиеся в основном на лето, она предпочитала любому фильму. Осенью и зимой, даже в хорошую погоду, сидеть в кресле было холодно. А машин проезжало мало, и уж совсем редко они пересекались с поездом и останавливались. Вот летом поток дачников был непрерывным. Лето было временем зрелищ.

Какие только мысли не приходили ей в голову! Какие истории! Она жадно наблюдала за молодыми женщинами, ездившими на дорогих иномарках. За рулем и в качестве пассажирок. Все они казались ей красавицами. В такой одежде, на таких машинах… Как правило, красавицы поспешно отворачивались, увидев девочку в инвалидном кресле на обочине дороги. Им становилось неловко, а ей… Завидно? Эти, конечно, вертят мужчинами, как хотят, швыряют деньги направо и налево, нигде не работают, но не потому что инвалиды, а потому что… А, собственно, почему?

Иногда ей давали деньги. Больше мужчины, чем женщины, хотя по логике вещей женщины должны быть жалостливее. Она разглядывала эти денежные купюры с любопытством. Будто и не такие, как в мамином кошельке. Вещи из другой жизни, случайно попавшие в ее руки. Мать радовалась деньгам, потому и не препятствовала поездкам дочери на переезд.

А она деньги брала, но неохотно. Та же жалость, только еще более унизительная. Как будто можно купить прощение за то, что ты здоров, и ноги у тебя в порядке, и жизнь удалась. За девятнадцать лет своей жизни она меняла мнение об этих людях неоднократно. От любопытства маленького ребенка, через надежду быть замеченной ими и ожидание того, что они тоже в чем-то несчастны, до откровенной ненависти. Нет, они не были несчастными. Во всяком случае, когда сидели в своих машинах перед опущенным шлагбаумом. Она видела эти лица: нетерпение, двигающиеся челюсти, занятые жвачкой, либо сигаретой, ленивое перебрасывание словами. И нескрываемое удовлетворение от того, что они едут на своей машине, едут в Москву, в теплые квартиры со всеми удобствами, отдохнувшие, может быть, и уставшие, но не измотанные этой усталостью, как ее мать, а лишь слегка обремененные. Слегка, потому что все это смывается в горячей ванне за каких-нибудь полчаса. Но может быть, она и не права. Потому что ничего не знает о той жизни.

Она могла бы не ездить к переезду. Есть лес, дорога вдоль опушки, где тишина и покой. Но жажда жизни толкала в противоположную сторону. К людям, а не от них. Словно высшая сила, которая пишет в книге судеб, приглядывалась к девушке и решала: дать шанс или оставить все, как есть.

И однажды наступил тот день, который изменил все. Это было десятое августа. Уже давно по всем каналам телевидения твердили о надвигающемся солнечном затмении. Говорили о нем как о возможном конце света, о грозящих в связи с этим природных катаклизмах, спешили уведомить о необыкновенном зрелище, которым можно насладиться в некоторых точках земного шара. Она же относилась к грядущему нерядовому событию равнодушно: где-то в большом мире люди ждут очередного развлечения. И перемен. А вдруг? Они ведь тоже не в силах ничего изменить, а потому ждут вмешательства свыше. Но тому, кто «свыше», это неинтересно и хлопотно. А потому ничего не изменится и измениться не может. День накануне солнечного затмения ничем не отличается от других дней. Так же как и день, когда оно наступит.

  2