очень нудно 
2 
Кто-то до ужаса знакомый, но покуда не опознанный во мраке ночи, машет вам ручкой в просвет сдвинутой в сторону створки. Потом все-таки спрыгивает, пригибаясь бежит по палубе. И вот уже…
Господи, перед вами чудо реанимационной медицины 2030 года – Потап Епифанович Драченко собственной персоной.
– Ну, здравствуй, лейтенант Минаков! – говорит он, найдя акустический просвет в частотной палитре продолжающих распиливать воздух лопастей. – Давненько мы не виделись. Ваш кораблик совсем медлителен: вершащиеся в мире события начали его обгонять.
– Мы снова где-то потребовались? – интересуется Герман даже не надеясь перекричать двадцатидвухметровую мясорубку навсегда изрубившую в куски звезды.
– Ты предельно догадлив, Герман Всеволодович. Просто на диво, – смеется, соревнуясь децибелами с геликоптером, Епифаныч. – И вообще, дайте я вас хотя бы обниму, дорогие мои солдаты.
– Ну-ну, майор, предупреждаю, я до ужаса ревнив!
Но, наверное, голос Германа совсем не может соревноваться с вертолетным двигателем, ибо Драченко наваливается на них обоих всей своей тушей, а большущие лапищи сминают их, как щупальца Кракена, затаившегося в глубине Центрально-американского желоба. Как может этому противостоять какая-то хрупкость перил палубного ограждения?
Конечно, эти мегапарсеки устроены на диво бездарно, однако есть в них все-таки что-то эдакое. Как бы получше объяснить…
2. Паровозная топка времени. Голубые экраны
До этого он жил как все. Шлялся туда-сюда, по возвращении делая крюк мимо упирающихся в небо тридцатиэтажных башен, а конкретнее, возле больших, блестящих баков для мусора. Он в них не рылся, ну разве что несколько раз, когда вечерело и в сумерках получалось пересилить стыдливость. А обычно, так, заглядывал, как бы между прочим – иду, понимаете, гуляю; да вот теннисный мячик тут обронил, может, закатился куда? А, ну нет и нет, не в претензии. Иногда там попадалось кое-что интересное, годное куда-то для чего-нибудь. Однажды даже монитор; большой такой и даже не очень древний; после – чудеса! – выяснилось, рабочий. Там, в длинных башнях с работающими лифтами явно была страна Лимония, но пройти нельзя – два швейцара с пневматическими карабинами. Неужели разрешено прямо по людям на улице? Или все же только внутри, на ковровых дорожках? Но возле «мусорок» никаких швейцаров. Но тут своя кастовая система, однако круглосуточного дежурства «бомжатяне», понятное дело, не ведут: демократия есть демократия, режим инвентаризации наличного добра только три-четыре раза за сутки. Понятно, еще кошки, собаки. Ну, тем не жалко, все едино, долго не жить – когда-нибудь на шашлычек или вообще целиком запеченными. Это, конечно, если маленькая, какая-нибудь упитанная болонка, задыхающаяся от жира – отъелась на настоящей магазинной колбасе. Он как-то пробовал… Да нет, не колбасу. В смысле, и колбасу пару раз тоже, но вот тогда, эту самую болонку. Так, ничего. Правда, шерсть попадается; долго потом отплевывался. Еще подумалось тогда: «Может, объявления почитать? „Разыскивается белая боло… Прошу вернуть за солидное! вознаграждение“. Как же, дадите вы вознаграждение. В смысле дадите, а сами тут же в участок с мобильника. А там: „Откуда денежки, молодой бестолковый? Что?! Вознаграждение? Не смеши мою Нюсю. Клади сюда! Будем разбираться“. Но шерсть все-таки невкусная. Еще Матусян поджучил, будто если проглотишь нечаянно, то обязательно там, в желудке прорастет. Будешь, понимаешь, сам себе болонка, только внутри. Потом, когда на другой день все еще отхаркивалось, думалось – это все еще ее, или уже твое собственное?
Короче, жил как все. Шлялся… В сторону школы… Иногда даже в нее саму. А что, прикольно. Тогда розги, и карцер в подвале еще не ввели; в газетах разных только все судили, да рядили: „Сколько в среднем ударов ремешком рекомендовано лучшими психологами мира для торможения полового созревания девочек?“. С мальчиками, похоже, и так все ясно-понятно. Ну так вот, шлялся. И еще, конечно, TV. Девяносто пять каналов: пока просто листаешь, можно бы сделать те самые уроки. Но кто делает-то? Если только для прикола. Как-то даже была такая мода… С недельку держалась. „Препады“ стояли на ушах. В учительском штабном блоке: „Не есть ли это реакция самой природы человека как вида на процесс деиндустриализации?.. В обществе зреют подспудные тенденции… Мозг это природный феномен, который не может все время пережевывать жвачку, иногда ему требуется…“ У слушающих сквозь замочную скважину животики вот-вот надорвутся.
2 
