Последние отзывы

  122  

Разбойник захрипел, выкатив серебристые от лунного света белки глаз; горячая кровь, хлынувшая из артерии, разрубленной изящной костяной безделушкой, окатила лицо и шею Марии Андреевны, заставив ее содрогнуться от отвращения. Ножик сломался у самой рукояти с негромким, но отчетливым щелчком; застонав от напряжения, княжна сбросила с себя бьющееся в мучительных конвульсиях тело, перепрыгнула через него, метнулась к двери и, как на каменную стену, налетела на широкую грудь Еремы.

Бородач встретил ее хлестким ударом по лицу, нанесенным тыльной стороной ладони. От этого удара княжна отлетела в угол комнаты и упала на пол, чувствуя, как немеет лицо и как хлынувшая из носа кровь смешивается с кровью убитого ею бандита.

— Майн готт! — услышала она еще один знакомый голос. — Доннерветтер, нельзя же так! Не смейте ее бить, она выше вас по происхождению!

— Молчи, немчура, не то и сам схлопочешь, — сипло отозвался одноухий. — Да я ее и не бил вовсе, а только хлопнул маленько, чтоб потише себя вела. Гляди-ка, чего она со щербатым сделала! Все, отгулял щербатый. Спасибо хоть, что не мучился...

— Майн готт!

— Чего майн готт? Помогай вот, после руками махать будешь, успеешь еще...

Княжну бесцеремонно связали, забив рот самодельным кляпом. Кляп отчаянно вонял псиной, и княжна сосредоточила все свои силы на том, чтобы мысленно отстраниться от этого запаха, перестать его чувствовать, — в противном случае, она знала, ей предстояло умереть, захлебнувшись собственной рвотой. Ерема рывком поставил ее на ноги; княжна качнулась, но устояла. По верхней губе все еще текла теплая густая кровь, потихонечку пропитывая кляп.

— О майн готт! — снова воскликнул впечатлительный тевтон, который сегодня, похоже, позабыл все остальные слова.

— Давай, сиятельство, — легонько подталкивая княжну между лопаток, просипел Ерема, — шевели ногами. Али тебя на плече снести, как куль с отрубями?

Помедлив секунду, княжна двинулась к двери — не потому, что испугалась, а потому лишь, что мысль о прикосновении грязных лап этого чудовища была ей ненавистна. Кроме того, она когда-то прочла, а позже не раз убеждалась на опыте, что из каждого прожитого мгновения вырастает павлиний хвост вероятностей. То, что сейчас казалось безнадежным, через минуту могло измениться до неузнаваемости; иными словами, пока ты жив, всегда остается надежда.

Ее провели по коридору, посреди которого плавало в луже крови тело часового. На ступеньках лестницы лежал дворецкий с размозженным черепом; подсвечник, которым он был убит, валялся тремя ступеньками ниже. Княжна видела подпертую суковатым поленом дверь людской и крыльцо, поперек которого распластался еще один часовой. У ворот конюшни плоским мешком лежало тело конюха; из кустов рядом с калиткой торчали сапоги, недавно подаренные княжною сторожу. Судя по всему, часовому на заднем крыльце тоже досталось, ибо Хесс и Ерема передвигались по двору свободно, никого не опасаясь. Одноухий в два счета заложил карету; княжна воспрянула было духом, но рук ей так и не развязали, а посему укрытое в экипаже оружие осталось для нее недоступным. Она напряглась, пробуя путы на прочность, но тщетно: Ерема был мастером своего дела, и с таким же успехом княжна могла пытаться разорвать стальные прутья медвежьей клетки.

Набросив поверх своих лохмотьев ливрею, испачканную кровью, Ерема взгромоздился на козлы. Ворота уже были открыты; Хесс забрался в карету и сел напротив княжны, молитвенно сложив перед собою руки.

— Это не то, что вы думаете, фройляйн Мария, — горячо зашептал он. — Майн готт, какой ужас, какое гнусное варварство! Поверьте, меня заставили сотрудничать под страхом неминуемой и весьма мучительной смерти, и я действовал против собственной воли, уступая грубой силе...

Княжна бросила на него равнодушный взгляд и отвернулась к занавешенному окну. Потом щелкнул бич, раздался сиплый голос одноухого, погонявший лошадей, и карета тронулась, унося княжну Вязмитинову навстречу судьбе.

Глава 15

Завал был разобран, пол под ним тщательно расчищен, дабы, упаси боже, не пропустить какой-нибудь завалявшейся монетки, перстенька или блестящего камешка. Вскрытая давним взрывом потайная ниша была пуста; чтобы окончательно в этом убедиться, Хрунов вошел внутрь и осветил все углы фонарем. Рука его будто сама по себе протянулась к грубой каменной кладке, намереваясь по ней постучать, но поручик вовремя поймал себя на этом и усилием воли опустил руку: отыскав клад, было бы просто смешно продолжать барабанить по стенкам в поисках тайников. Это уже была привычка, граничившая с одержимостью; покидая нишу, Хрунов почувствовал острый укол сожаления, как будто уходил, не закончив работы. Как будто там, в стенах, и впрямь что-то осталось.

  122